В какой-то момент, о чем говорится в книге Иова в конце девятой главы, он восклицает: Где тот, кто встанет между мною и Судьей моим, кто положит свою руку на Его плечо и на мое плечо? Где тот человек, который в этой встрече, в этом противостоянии, являющемся судом и смертью – смертью Бога, если человек Его осудит и отвергнет, смертью человека, если Бог его отвергнет и осудит – кто тот человек, который сделает этот смелый шаг, такой шаг, который поставит его в сердцевину ситуации, точку столкновения всех сил, точку наивысшей напряженности? Где тот, который встанет там и взглянет в лицо и обвинителю, и обвиняемому, кто будет защитником человека и оправдателем Бога? Где тот, кто будет не просто посредником, посланником, в равной мере безразличным к тому и другому, и попробует установить компромисс или соглашение между ними; нет, Тот, кто встанет на это место, чтобы их соединить – и готов будет дорого заплатить за это?

Иов чувствовал, что это неразрешимое напряжение между Богом, Каким Он виделся ему в переживаемой им трагедии, и Богом, Какой Он есть в реальности, не могло быть разрешено просто идеологической диалектикой, речами его друзей, которые объясняли ему, почему прав Бог. Когда друзья говорили ему: Ты, видно, согрешил! – он справедливо отвечал: Нет, я не грешил – не в том смысле, как мы говорим, будто никогда не делали зла, а: я никогда не отлучился от Бога, я никогда не отверг Бога, я никогда не восстал против Бога – почему Он ополчился на меня?.. Он не мог принять и того, как выступали за Бога его друзья, будто всемогущий Бог вправе поступать по Своему произволу. Нет, такого Бога он не мог принять, потому что такого Бога нельзя уважать, Ему нельзя поклоняться с благоговением, Ему нельзя служить любящим сердцем.

Он еще не знал, что́ произойдет, но знал: что-то должно произойти, иначе эта тяжба – Бог перед судом человека и человек перед судом Бога – неразрешима.

Спустя несколько столетий произошло то, чего он ожидал, о чем мечтал помимо всякой надежды: Сын Божий стал Сыном Человеческим… Нашелся человек, – Человек Иисус Христос, как называет Его апостол Павел (Рим 5:15), Который вместе с тем был Богом Живым, Тем, в Ком полнота Божества была явлена, вошла в мир в человеческой плоти.

И затем Он сделал этот шаг: Он вступил в самую сердцевину ситуации, более того: Он Сам стал этой ситуацией, потому что в Нем Бог и человек оказались едины, и трагедия, в которой лицом к лицу сошлись Бог и Иов, сгустилась в одной человеческой личности и в одном Божественном Лице: в Человеке, свободном от греха, но Который в акте полной, ничем не ограниченной солидарности с падшим человеком стал не только проклятым, осужденным, но клятвой (см. Гал 3: 13). Он встал перед Богом в полной солидарности с человеком – и от того умер. Он встал перед человеком в полной солидарности с Богом – и вместе с Богом Он был отвергнут, осужден умереть на Кресте… Вот место, какое занимает Господь.

И когда мы говорим об этих двух образах бури, точка, где в этой буре Господь, не точка «покоя», это точка, где сталкиваются, встречаются, противостоят все различные напряжения Истории, весь ужас взаимной ненависти, все то, что мы называем грехом, то есть последствия разделенности человека от Бога и человека от своего ближнего. Он в той точке, которую можно бы назвать центром циклона – не в месте покоя, а в месте равновесия, возникающего от максимального напряжения и столкновения. Да, наш Бог – не такой Бог, Который ушел на небо и ждет момента судить живых и мертвых; это Бог, Который стал солидарен с нами настолько, что это повергает в ужас.

Скажу еще одно об этой солидарности, потому что если мы не признаем этой солидарности, если не поймем, какое место Бог занимает по отношению к нам, Ему не оправдаться – Бог Он или нет, всемогущ или нет, мы не можем принести Ему нашу верность и уважение.

Изначально, с первого творческого акта Бог связал Свою судьбу с нашей: творческий акт, Божественное Слово, Слово, произнесенное Богом и из Которого появляются одна за другой, в новизне, в первой свежести, в изумленности, все Его твари, – это Слово создает отношение между Богом и человеком. И это отношение ответственное, это не просто Божественное действие, последствия которого вернутся к Богу лишь позднее. В духовном тексте русского средневековья описывается Предвечный Совет, предваривший Сотворение; вот как выражает свое видение этот великий духовный писатель. Отец, обращаясь к Сыну, говорит Ему: «Сын Мой, создадим человека по Нашему образу и подобию». – «Создадим его», – отвечает Сын. «Сын Мой, – продолжает Отец, – этот человек отвернется от Нас, впадет в грех, и чтобы восстановить в нем первоначальный образ, Тебе придется стать человеком и умереть с ним». – «Пусть будет так, Отче», – отвечает Сын. И Бог создал человека. Разумеется, этот текст – не Священное Писание, это образ, но он указывает нам нечто; он указывает, как Церковь в какой-то момент и на протяжение веков восприняла тот факт, что Бог не сотворил мир в момент безумия, ослепления, безответственности, а что Он несет полную ответственность за Свой акт.

Эта ответственность проступает всё яснее и яснее на протяжении Истории. Уже в Ветхом Завете, в библейской истории мы видим беспрерывно проявления этой незримой солидарности Бога с человеком: человек отворачивается от Бога, – Бог не отворачивается от человека; человек оказывается предателем – Бог остается верным; человек предается прелюбодейству – Бог остается верным: это все библейские образы.

И наконец, когда пришла полнота времен, эта солидарность наиболее совершенно проявляется в Воплощении Сына Божия, Который становится Сыном Человеческим; и это не просто солидарность извне, будто с другом, она становится таким единством, что человек и Бог оказываются связанными одной судьбой, неразрывно. Можно было бы сказать, что Бог обретает бывание во времени и в пространстве и общую с человеком судьбу, и вместе с тем человек в таинстве Воплощения превосходит, преодолевает время и пространство и уже вступает в тайну вечности, пришедшей в Лице Того, Кто есть Альфа и Омега, начало и конец всего.

Но задумаемся на миг о солидарности Христа. Как далеко она идет? Кого она обнимает? Кого она охватывает? Кем она овладевает, чтобы спасти его? Когда мы думаем о человечестве