Однако эта кампания оказалась для них сущим бедствием, состоявшим из беспрерывных дождей, испепеляющей жары, постоянной нехватки провианта и жутких болезней. И вот теперь войска Черного Принца окружили под Пуатье превосходящие силы французов, которых он явно недооценил. Куртене отполз назад, когда пара отчаянных стрелков подошла слишком близко, и даже поднял меч, чтобы защитить себя в крайнем случае. А когда те удалились, тупо уставился на лезвие клинка и две собачьих головы на крестовине. Ненавистный меч вселил в него ложную уверенность в своих силах и породил представление, будто он, Куртене, настоящий воин. Хотя он избегал любых конфликтов, а при виде крови его просто выворачивало наизнанку. Конечно, во всем виноват этот проклятый меч. Еще в раннем детстве он нанес ему глубокую рану, от которой на ладони так и остался шрам. Этот неприятный инцидент породил в сознании страх перед оружием, что постоянно вызывало у его учителей не только раздражение, но и откровенное презрение.

Куртене посмотрел на клинок и вспомнил, как тот соблазнил его своей красотой, когда он несколько месяцев назад достал его из-под кровати, стряхнул пыль и взвесил в руке. Уже тогда следовало сообразить, что меч не принесет ему ничего, кроме несчастья, и нужно было воспротивиться ложному позыву доказать на деле, будто он ошибался насчет своих страхов. Он снова затаился, когда неподалеку проскакал всадник на лошади, а в его боевой щит вонзилась туча острых стрел. Мэттью с трудом сдержал слезы и едва подавил желание отбросить подальше проклятый меч, без которого почувствует себя совершенно беззащитным. Вместо этого он свернулся тугим клубком и попытался представить холодные зеленые холмы родного графства Девоншир и умиротворяющее спокойствие родного дома.

И в тот момент, когда ему показалось, что английская армия уничтожена, враг стал отступать — сначала поодиночке, а потом скопом. Куртене вылез из своего укрытия, с трудом веря в собственную удачу. Он выжил, а англичане одержали убедительную победу над превосходящими силами противника! Его четверо друзей, с которыми он жил в одном лагере и сидел у одного костра в последние несколько месяцев, подошли к нему, усталые и окровавленные после ожесточенного боя. Первым был Элиас Эскил, красивое лицо которого сияло от дикой радости, а светлые волосы пропитались потом и грязью. За ним следовал Филипп Лимбери, самый старший из них. Утром он заявил, что плохо себя чувствует, но потом сражался с отвагой, какой Куртене и представить не мог. Позади Лимбери медленно шагал Джеффри Доул, все лицо которого было залито кровью. Куртене стало плохо, когда он увидел жуткие раны и почти полное отсутствие носа. Последним приблизился толстый и всегда веселый Уильям.

— Какая славная победа! — бодро воскликнул Эскил. — Такой день навсегда останется в истории, как и имена тех, кто храбро сражался в этой битве.

— В то время как имена тех, кто прятался в кустах, будут преданы забвению, — глухо проворчал Доул сквозь тряпку, которой прикрывал свое израненное лицо. — Нам нужна была твоя помощь, Куртене, а ты сбежал с поля боя и спрятался в кустах.

— О чем ты думал, парень? — строго спросил Лимбери, гневно сверкая глазами. — Из-за твоей трусости мы чуть было не погибли.

— А ведь в твоих руках такой замечательный меч, — добавил Уильям. Его обычно веселое лицо на этот раз было холодным и даже враждебным. — Ты разочаровал меня.

Они ушли прочь, а Куртене начал тихо всхлипывать, ощущая невыносимый стыд, сжигавший его изнутри, как смертельная рана. Спустя час он все еще плакал, когда позади послышались чьи-то тихие шаги. Куртене потянулся к мечу, но кто-то успел перехватить его, и в следующее мгновение он ощутил острую боль в спине между лопатками.

— Зарезан ударом в спину, — послышался тихий голос, показавшийся ему знакомым. Может быть, он принадлежал одному из четырех его друзей, но Куртене уже не соображал и не вспомнил имя этого человека. — Достойный конец для труса. Ты опозорил свой прекрасный меч, но я верну его добрую славу.

II

Иклтон, Кембридж, июль 1357 г.

Богатые нивы к югу от Кембриджа были выжжены летним солнцем. Вечерний ветерок чуть покачивал высокие стебли пшеницы, в близлежащем лесу весело щебетала малиновка. Копыта лошади мягко ступали по иссушенной солнцем пыльной тропинке, поскрипывала кожа, звенел металл. Мэттью Бартоломью, лекарь и сотрудник колледжа Майклхауз при Кембриджском университете, закрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем после суматохи и нервозности только что закончившегося семестра.

— Отвратительное место, — проворчал его спутник брат Майкл, с презрением оглядывая окрестности. — Здесь только деревья, поля и луга, а за несколько часов езды мы не встретили ни одного нормального здания. Жаль, что господин Лэнгли послал нас в эту дыру. Рента, которую мы получаем из поместья под Иклтоном, не стоит всех этих неудобств, а мое личное время можно было бы использовать на другие цели.

— Да, — неохотно поддержал его Бартоломью.

Майкл повторял это с тех пор, как они отправились в путь на рассвете. Лично он был вполне доволен возможностью провести несколько дней вдали от университета в этой чудной сельской местности. Не только отдохнуть от мертвых тел — его обязанности в университете частично заключались в том, чтобы вскрывать тела студентов, скоропостижно скончавшихся естественной или насильственной смертью, — но и на время избавиться от невыносимой кембриджской жары. Приятно было сменить липкую влажность на свежий сельский воздух, насыщенный запахом созревающего зерна. Только сейчас, впервые за последние несколько месяцев, он почувствовал приятное расслабление. Прошедший семестр был на редкость загруженным, и теперь он наслаждался свободой от чересчур шумных и назойливых студентов.

— Не люблю трястись по этой местности на каком-то зачуханном мерине, — продолжал раздраженно ворчать монах-бенедиктинец, с презрением глядя на свою лошадь. — Возмутительно, что наезднику моего уровня и ранга дали такую паршивую лошаденку. Лэнгли не может думать ни о чем, кроме экономии средств.

— Да уж, — снова согласился с ним Бартоломью, с трудом подавляя желание возразить, что лошадь Майкла все же намного лучше его собственной.

Монах был очень толстым, и Бартоломью предоставил в его распоряжение более сильную из двух лошадей, поскольку другая его просто не выдержала бы. Ведь до поместья в Иклтоне им требовалось преодолеть расстояние в десять миль, а потом благополучно вернуться обратно. Слабая лошадь, не вынеся такого напряжения, упала бы на полпути.

— Наш колледж владеет поместьем Валенс на территории прихода в Иклтоне, — продолжал рассуждать Майкл. — А сэр Филипп Лимбери, который живет там уже много лет, выплачивал нам ренту каждую