***

Стас заходит за мной около полудня. Свежий, выспавшийся, благоухающий и страшно довольный, не то что я.

— У нас есть пять часов, чтобы прошвырнуться по городу.

— Угу, — киваю я.

— Что-то не так?

— Всё прекрасно, — заверяю его, подавив зевок. Не жаловаться же ему, что третьи сутки не получается выспаться.

Впрочем, вскоре его бодрость и энтузиазм каким-то чудом передаются и мне. Почти не чувствуя усталости, я кружу с ним по улицам, с интересом разглядываю витрины, вывески, архитектуру, прохожих, смеюсь над его шутками — Смолин сегодня в ударе. По пути мы заходим в какое-то кафе. Смолин придерживает дверь, пропуская меня вперед. Помогает снять куртку, отодвигает для меня стул. Мне так непривычно видеть его таким, словно это его вежливый двойник. Но мне такие метаморфозы очень даже по душе.

Только вот мы заранее условились, что у нас не свидание, а просто дружеская прогулка, а у меня ощущение такое, будто это самое что ни на есть настоящее свидание. Прикосновения, даже случайные, отзываются легкой, сладкой дрожью внутри. А когда я в шутку взъерошила ему волосы на затылке, он аж потянулся за моей рукой с таким блаженным лицом, что я, не выдержав, рассмеялась. И смотрит он на меня, конечно, совсем не как друг.

А когда после кафе Стас затягивает меня в кино (конечно же, взяв билеты на последний ряд), то как только гасят свет, он находит мою руку и переплетает наши пальцы. А я молчу. И руку не убираю. Чувствую, как он смотрит на меня в темноте, как придвигается ближе, даже ощущаю на щеке его горячее дыхание, и все равно молчу. Не подаюсь к нему, но и не отодвигаюсь. Сижу, замерев, а внутри будто струны вибрируют. Жду, что будет.

Вот уже его губы касаются моего уха, вызывая сонмище мурашек. И это точно не случайность. Его прикосновения легки, почти невесомы. И не сказать, что он меня целует, просто трогает губами. Но это приятно до дрожи. Даже не догадывалась прежде, какое ухо чувствительное место.

И тут я различаю его шепот:

— Мы ничего не взяли. Хочешь я схожу за попкорном или соком?

— Нет, — отказываюсь я. Смолин выпрямляется. А мое разошедшееся сердце потихоньку успокаивается. Только ухо, которого касались его губы, все еще горит.

Перед глазами мелькают лица, я даже узнаю парочку актеров, но суть фильма никак не поймаю. Закрываю глаза всего на миг. Открываю — в зале никого, свет включен, экран, наоборот, уже погас. Только Смолин сидит неподвижно рядом, а моя голова почему-то у него на плече.

— Я уснула? Давно фильм закончился? — встрепенувшись, кручу головой по сторонам.

— Не очень, — благодушно улыбается он. — Но, по ходу, уже пора возвращаться в отель. И тут же в подтверждение его слов мне звонит Арсений Сергеевич. В панике частит: «Женя! Где ты?! Скоро выезжать в аэропорт, а тебя нет!».

В отель мы несемся со всех ног, благо далеко уйти не успели. Заскакиваем в лифт, и снова будто дежавю. Нет, Смолин не набрасывается с поцелуем, но смотрит на мои губы так, словно взглядом проделывает вещи и похлеще вчерашнего.

До моего номера снова бежим, останавливаемся у двери лишь на пару секунд. У Смолина самолет в два часа ночи, а у нас уже через три часа вылет.

— Ну, ладно, мне пора. Пока Арсения удар не хватил. Спасибо за сегодняшний день… и за цветы… и за всё…

— И тебе… спасибо, — говорит он полушепотом.

— Тогда до завтра. Увидимся в гимназии?

— До завтра… — Он все-таки наклоняется и быстро целует меня в висок.

62. Стас

Из аэропорта домой меня привозит отцовский водила, сам отец тоже на ногах. Несмотря на то, что уже так поздно, что даже рано. Начало пятого. Встречает он меня в холле. С самым свирепым видом. В общем-то, Сонька меня уже оповестила, что «папа очень зол». Видимо, уже в курсе, что я не пошел на олимпиаду.

Пока я раздеваюсь, отец испепеляет меня взглядом. Затем кивком велит идти за ним, в его кабинет. Это у него такая фишка — устраивать разнос именно там, по-хозяйски сидя за столом, а я чтобы стоял перед ним, пока он орет. В принципе, поорать он может в любом месте, но серьезные разборки проводит только в кабинете. Видимо, на работе так привык.

— Мне тут сообщили, — начал он, усевшись в кресло, — что ты даже не соизволил явиться на олимпиаду.

Тихо, с угрозой произносит он. И замолкает, продолжая сверлить меня взглядом. Паузу выдерживает. Я тоже на него пялюсь, но, наверное, как баран на новые ворота. Пустым и равнодушным взглядом. Потому что вся ярость, от которой меня позавчера чуть не рвало в клочья, испарилась. А я ведь столько всего хотел ему высказать, а сейчас просто лень. И на него мне плевать. Ни злости, ни обиды к нему, ничего не осталось.

Это всё Гордеева.

Вспоминаю ее, вспоминаю, как мы вчера по Новосибу гуляли, и губы сами собой тянутся. Отец тотчас взрывается:

— Он еще и улыбается, паршивец! Весело тебе? Выставил меня идиотом и веселишься?!

— Да пофиг мне на твою олимпиаду. А идиотом ты сам себя выставил.

— Что?! — ревет он, подскакивая с кресла.

— Да знаю я всё. Был я в той школе и слышал про твои старания, — и, передразнивая того старпера, повторяю его слова: — Позвонили сверху, первое место должно быть у Станислава Смолина. Поправьте его тест, если вдруг что.

Отец на короткий миг ошарашенно моргает.

— И вот сейчас ты мне еще какие-то предъявы выдвигаешь за то, что я не захотел в этом цирке участвовать? Я… блин… я даже не знаю, почему вообще тут с тобой объясняюсь. Это ты должен мне объяснять, какого черта ты лезешь? Везде лезешь? Я что, по-твоему, дебил, который сам ничего не может?

Но замешательство отца длится всего несколько секунд. Просто не ожидал, что я узнаю. Но ничего стремного в этой ситуации он не видит, даже наоборот. И, проморгавшись, начинает на меня орать с новой силой:

— Лезу? Я лезу?! Ублюдок неблагодарный! Ты хоть представляешь, кого мне пришлось напрягать? И чего мне это стоило?

— А кто тебя просил? — повышаю я голос. — В прошлом году мое первое место… это тоже ты? Тоже людей напрягал?

Отец яростно раздувает ноздри.

— Ты на кого тут покрикиваешь, щенок? Другой бы спасибо отцу сказал… К матери отправиться захотел? Так это быстро можно