А что? Логично!

— Кто такие «великие»? — спросил он. — Кому именно вы подносите?

— Без понятия. Добрые боги, или души предков, или духи города. Нас учат: есть Великие, и они примут наше подношение, омоют нас, сделают счастливыми и так далее.

— И никто не интересуется, кто это такие?

— Интересуются, в детстве. Но потом приходят к выводу, что это просто символ. На самом деле важен сам ритуал, наше искреннее желание… расстаться с частью себя.

Помолчав, Стас полюбопытствовал:

— Ты когда-нибудь слышал о Серых?

— Серых кого?

— Просто Серых.

— Нет. Кто это?

— Подозреваю, те, без кого тут не обошлось. Только Серые — плохие, они не очищают людей от духовной грязи и не делают их улыбчивее и счастливее… Скорее, наоборот.

Стас помрачнел, вспомнив мать. Мотнул подбородком, отгоняя неприятные воспоминания. А что, если этого будущего химика подослали Изгои? Экзаменуют тертона таким вот образом?

Что должен сделать тертон? Наверное, все-таки принять миссию от посланника и начать расследовать «Дело об Улыбчивых Горожанах». Не пошлет ведь хваленый тертон, важная шишка в борьбе с Серыми, попавшего в беду на три буквы?

Спрашивать Кешу об Изгоях бессмысленно. Если Изгои его не подослали, он о них ничего не знает. Если подослали, то ничего не скажет.

— Так, — сказал Стас, складывая руки на груди, но не выпуская при этом молотка. Осенила идея, и он против воли и несмотря на обстановку развеселился. — Вот как я вижу ситуацию. Жил-был город Чаринск, где никогда не бывало преступлений, а люди любили друг друга. Рай на земле, блин. И вот одному студенту-химику попали в руки не те книги, из которых он вычитал, что люди не должны всегда любить друг друга, но иногда обязаны немного друг дружку и ненавидеть. Красть, насильничать и убивать. Так в Чаринск проник грех. И теперь впавший во грех студент ищет таких же грешных, чтобы уберечь от потери естественной злобы… Я ничего не пропустил? Прямо библейская история шиворот-навыворот! Вместо яблока — книжка. Ты змий-искуситель, а я кто? Ева, что ли?

— Вам смешно, да? — рявкнул Иннокентий. — А я ведь хочу разобраться! И предупредить! Вам промоют мозги ритуалом, и вы перестанете быть собой!

— И что ты предлагаешь?

— Не участвуйте в Ритуале.

— Да меня никто и не приглашает.

— Пригласят. Откажитесь.

— И все?

— Через месяц прибудет ваш поезд. Заберите меня с собой… в ваш мир.

При словах «через месяц» по загривку Стаса пробежал холодок. Поезд-то приходит в эти неведомые края раз в месяц. Выходит, торчать ему тут как минимум тридцать дней, а не неделю! Как он об этом не подумал? Вероятно, полагал, что вездесущие и всюду выживающие Изгои имеют в распоряжении другие транспортные пути. Какой-нибудь завалящий вертолет в лесу или обычный автомобиль, вроде фургона Майи…

Всего этого могло и не быть. Поэтому жить Стасу здесь малость подольше одной недели.

— Как я тебя возьму с собой? — спросил он.

А сам подумал: очень даже просто. Вагон ходит почти пустой, а проводник приносил столько еды, что хватило бы на двоих. Кешу спрячем, например, в большом чемодане… или он заскочит в вагон, когда никого поблизости не будет…

При желании такую аферу провернуть вполне реально.

Ладно. А что делать с Кешей потом? Привести его к Изгоям — мол, принимайте нового рекрутера в ряды? А если он Изгоям на фиг не сдался? Имеет ли право Стас решать кадровые вопросы?

Или это испытание? Не ожидают ли Изгои, что Стас возьмет над Иннокентием шефство?

Не факт.

Неизвестно, чего они ожидают.

Но факт, что прямо сию минуту Стас должен выбирать.

Он покряхтел и вдруг решил.

Встав, сказал напряженному Кеше:

— Иди домой, студент. Никуда я тебя не возьму. А если хочешь покинуть город, уезжай на машине или уходи пешком по рельсам. Или попытай счастья с другими гостями города. Все это слишком странно — а раз так, усложнять ничего не буду.

Пару мгновений Иннокентий, кажется, не верил собственным ушам. Потом вспыхнул от злости. Вскочив, выпалил:

— Вот ведь ты тварь!

— Полегче, — одернул его Стас, отступая. — Я тебе ничего не должен. И да, я не чаринчанин и людей люблю не всегда. И не всех.

Кеша сжал кулаки. Была секунда, когда Стас перестал сомневаться: студент бросится в драку. Но Кеша снова сдержался, зло усмехнулся и заявил:

— Знаю я таких людей!.. У Кременицкого есть отдельная глава. — Он засунул книгу за ремень. — Это те, кто избегает важных решений, плывут по течению, как кусок говна! У такого человека мать родная будет умирать — он и не почешется, лишь бы ему было комфортно!

У Стаса на лице при упоминании матери, вероятно, что-то промелькнуло, потому что Иннокентий оживился, радостно улыбнулся и спросил:

— Что? Не в бровь, а в глаз, да? Мамку умирать оставил, тварь? На похороны не пришел или на поминки… а-а-а!!!

Зарычав, Стас поднял молоток и на негнущихся ногах шагнул к студенту. Видок, наверное, у него был еще тот — Кеша напугался.

Дверь распахнулась. В номер ворвались двое — молодая девушка, сидевшая недавно за стойкой ресепшена, и охранник. В освещенном коридоре стоял еще один парень в форме «Веселой дубравы», Стас его прежде не встречал.

Даорались, догадался Стас. Здание небольшое, одноэтажное, с тонкими стенами, все слышно. Девушка с ресепшена услышала крики и вызвала подмогу. Теперь схватят их обоих и…

…заставят провести Ритуал подношения духовной грязи? Будут перевоспитывать? Промоют мозги?

Но на Стаса ворвавшиеся не обратили внимания. Охранник, скользнув взглядом по обитателю номера, накинулся на парня.

— А ну-ка, стой смирно…

Он ловко развернул его к себе спиной и нацепил невесть откуда взявшиеся наручники. На ремне у него болтались резиновая дубинка в чехле и какой-то маленький прибор, что-то вроде пистолета с напрочь отсутствующим дулом. Травмат? Для умильного чаринчанина, не знавшего о преступлениях, охранник на удивление был готов к столкновению с нехорошими людьми. Не все, видать, у них тут просто.

Кеша сначала не сопротивлялся, парализованный страхом и неожиданно развернувшимися событиями. Затем задергался, но поздно — руки надежно были скованы за спиной.

— Дурак! — завопил он Стасу. — Потеряешь себя! Станешь психом, как все они! На самом деле все…

Охранник отточенным боксерским ударом под дых заставил химика (если это химик и вообще студент) замолчать.

— Хорош