Шрифт:
Закладка:
– Нет ничего, чего бы я не сделал, чтобы заполучить тебя, сладкая.
– Ничего?
– Абсолютно ничего.
Эта мысль должна бы пугать, но сейчас я чувствую что угодно, только не страх. Я встаю на цыпочки и целомудренно целую его в щеку. Прежде чем он успевает углубить поцелуй, я пригибаюсь и убегаю.
Я бы ни за что не позволила ему поцеловать себя в школьном коридоре.
Я смеюсь, когда бегу по коридору. Моя голова ударяется о чей-то торс. Я падаю на задницу, и боль взрывается в моем тазу.
Ауч.
Адам свирепо смотрит на меня сверху вниз.
– Смотри, куда идешь.
Он бросает на меня последний злобный взгляд, прежде чем удалиться.
Я встаю и отряхиваю юбку как раз в тот момент, когда Эйден догоняет меня.
Один взгляд на меня, и игривое выражение исчезает с его лица.
– Что случилось?
– Ничего. – Если Эйден узнает, он сделает что-нибудь непредсказуемое, а я действительно не хочу сейчас никаких неприятностей.
Не тогда, когда нам обоим нужен чистый послужной список, чтобы поступить в Кембридж и Оксфорд.
– Кстати, – говорит он. – Ты до сих пор не пришла ни на одну из моих игр.
Он постоянно напоминает мне об этом факте. Это глупо на самом деле, но я хочу оставить кое-что за пределами своих границ. Например, походы на его игры. Я не подписываюсь на него в Инстаграме, хотя постоянно слежу за ним.
Я чувствую, что эти мелочи будут держать меня в зависимости.
Я смотрю на часы.
– У меня назначена встреча с моим врачом.
Он прищуривает глаза.
– Я заеду за тобой после тренировки.
Я подавляю нервную улыбку и киваю. Сегодня мы с ребятами смотрим матч Лиги чемпионов у него дома.
Ким согласилась присоединиться к нам, и я обнимала ее до тех пор, пока она не назвала меня стервой.
Это первый раз, когда я иду в дом Эйдена.
Он всегда ест у меня дома, пробирается в мою комнату и проводит ночи в моей постели, когда тетя и дядя заняты работой.
Что трудного в том, чтобы пойти в его похожий на дворец дом и встретиться с его отцом, могущественным Джонатаном Кингом?
Совсем ничего… верно?
Глава 38
Возвращаться в кабинет доктора Хана после более чем годичного перерыва в моей терапии, мягко говоря, странно.
Его офис белый, без каких-либо отличительных черт, кроме библиотеки во всю стену напротив нас. Отсутствие картин или предметов необходимо для того, чтобы не отвлекать пациентов и сохранять их сознание таким же открытым, как пустые белые стены. По крайней мере, так сказал мне доктор Хан, когда я спросила его некоторое время назад.
Он сидит в коричневом кожаном кресле с блокнотом в руке, в то время как я ложусь в глубокое кресло.
Доктор Имран Хан, которого, как я узнала, зовут так же, как болливудского актера, – невысокого телосложения мужчина лет пятидесяти пяти. В его волосах цвета соли с перцем сейчас больше соли, чем перца, по сравнению с тем, когда я впервые встретила его десять лет назад.
Его кожа загорелая, но считается светлой по сравнению с другими людьми пакистанского происхождения.
– Я рад, что ты решила вернуться, Эльза. – Его тон приветлив, и он выглядит искренне счастливым, что я снова сижу в его кресле с откидной спинкой.
– Мистер Куин упоминал о проблемах со стрессом перед экзаменами. – Его добрые, но пронзительные карие глаза фокусируются на мне. – Как ты думаешь, в чем причина этого стресса?
– Это выпускной год, и я ощущаю давление. – Это не ложь, но и не причина, по которой я здесь.
Доктор Хан понимает это. Его глаза наполняются тем, что я называю отстраненной заботой. Я думаю, именно это делает его идеальным в своей работе. Он обладает способностью сопереживать, но не позволяет чувствам своих пациентов отразиться на нем.
Он записывает. Еще одна особенность доктора Хана – это традиционные методы. Он нечасто пользуется аудиозаписями.
– Было ли что-нибудь в последнее время, что могло спровоцировать стресс сильнее обычного? – спрашивает он.
– Да. – Я ерзаю на кожаной обивке, и она скрипит в оглушающей тишине комнаты. – Мне снились кошмары о том, как вы меня гипнотизируете, доктор Хан.
Его ручка замирает над блокнотом, а плечи напрягаются. Это весь ответ, который мне нужен. Это не было игрой моего воображения.
Доктор Хан быстро берет себя в руки.
– Как ты думаешь, почему тебе приснился такой кошмар, Эльза?
Я сажусь, скрипя кожей, и поворачиваюсь к нему лицом.
– Это не кошмар. Это правда.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку.
– Я не виню вас, доктор Хан. Я знаю, что у вас две диссертации, одна по психотерапии, а другая по гипнотерапии, так что не похоже, что вы делаете что-то противозаконное. Я также знаю, что тетя и дядя, вероятно, заставили вас это сделать, но мне нужно знать почему.
Он складывает свой блокнот, как будто собирается встать.
– Возможно, мне следует позвонить твоему опекуну и…
– Сохо Миллер, – обрываю я его. – Он – причина, по которой вы больше не практикуете гипнотерапию. После того, как вы помогли ему восстановить воспоминания, он покончил с собой.
Глаза доктора Хана наполняются чем-то похожим на печаль, и я знаю, что задела за живое. Я провела свое расследование, прежде чем приехать сюда.
– Я не Сохо, – выпячиваю я грудь. – Я не склонна к самоубийству. Я обещаю остаться в живых, если вы пообещаете не впутывать в это тетю и дядю. Они что-то скрывают от меня, и я должна знать почему.
– Сохо тоже говорил нечто подобное, – вздыхает он, и морщинки вокруг его глаз разглаживаются. – Он умолял меня узнать, кем он был, прежде чем потерял свои воспоминания. Когда он вспомнил, что именно он виновен в аварии, в которой погибли его жена и дети, он не смог смириться с правдой и покончил с собой.
– Я – не он. Я могу вынести правду. – Мой тон становится умоляющим. – Я просто хочу знать, зачем тетя и дядя обратились к вам.
Он сутулится в своем кресле.
– Когда твои опекуны впервые связались со мной, у тебя были неконтролируемые приступы: ты кричала и падала без сознания.
Я выпрямляюсь, мои руки на коленях становятся липкими.
– Как во время кошмаров?
– Кошмары – это проявление твоего подсознания. Когда ты была ребенком, твое сознание было наполнено кошмарами. Ты была травмирована
