Шрифт:
Закладка:
— Что-нибудь еще, Ваше Высочество? — спрашиваю я насмешливым тоном.
— Немного погорячее было бы неплохо, — она шевелит пальцами ног в воде и испускает долгий вздох. — Еще молочка для ванны. Целую бутылку, думаю.
Я подумываю вылить его ей на голову, но меня отвлекает неземной вид ее розовых сосков, проглядывающих сквозь белую пену, медленно погружающихся под воду.
— И это все? — спрашиваю я, когда заканчиваю.
— Да, хорошо. Теперь можешь присоединиться ко мне.
— Я не присоединюсь к тебе.
Она открывает глаза.
— Почему?
— Я не люблю принимать ванну.
— А вчера тебе нравилось, когда ты меня мыл.
— Я сделал это только потому, что думал, что ты спишь.
— А сейчас не можешь? — боль в ее голосе тронула бы любого другого мужчину.
Она способна превратить любого, у кого есть член, в щенка у своих ног.
К счастью для нее, у меня есть способность сопротивляться ее чарам, когда это необходимо.
— Нет, — отрезаю я в упор.
Ее губы дрожат, а влага окрашивает глаза в сверкающий голубой цвет.
— Ты такой ублюдок. Я действительно тебя ненавижу.
— Хорошо. Любить меня опасно. Но ты и так это знаешь.
Я разворачиваюсь и ухожу. Когда я закрываю дверь, о нее ударяется флакон с гелем для душа.
На следующее утро я просыпаюсь бодрым и отдохнувшим.
И голодным — после двадцатичетырехчасового голодания.
Я не помню своей жизни до того, как поклялся не есть, так что в каком-то смысле мой желудок привык выживать за счет моих протеиновых батончиков или просто ждать, пока я вернусь домой. Когда я уезжаю в командировку, Сэм готовит мне еду с собой, чтобы мне не пришлось долго голодать.
Я прохожу на кухню и останавливаюсь, бегло оглядывая стол. Клубничный пирог, свежеиспеченные круассаны, булочки, джем и сгущенка. Меню определенно отличается от моей обычной гранолы или яичницы.
Нет нужды говорить, что я — существо привычки. Это одна из форм контроля. Я не ценю никаких миниатюрных изменений в своей жизни.
Поэтому женитьба на Аве ничем не отличается от приглашения катастрофы под мою крышу.
— Что это значит? — спрашиваю я Сэм, которая занята тем, что вытирает посуду.
— Я подумала, что вам не помешают перемены.
— Ты меня не знаешь? Я не люблю перемены.
— Очень по-британски с вашей стороны, — она делает паузу. — Почему бы вам не попробовать? Вам может понравиться.
— Ты серьезно? Ты прекрасно знаешь о моем пренебрежении к сладкому.
— Очень противоречиво, учитывая, что вы женились на самой милой девушке.
Я делаю паузу. Сэм продолжает вытирать посуду, как будто она только что не бросила в меня бомбу.
— Ты только что назвала Аву милой?
— Так и есть. Не моя вина, что вы слишком слепы, чтобы это увидеть.
— Кто ты такая и что ты сделала с безэмоциональной Сэм, которую я знал всю свою жизнь?
— Я не безэмоциональная. Я избирательна. Как и вы. А теперь садитесь и ешьте. И прежде, чем вы спросите, я больше ничего не приготовила и не буду готовить.
Я сужаю глаза, но, поскольку я голоден, сажусь и беру булочку со сливками и клубничным джемом.
Вкус у нее другой, и мне кажется, что она немного подгорела, но я прогоняю эту мысль прочь. Сэм никогда бы ничего не подожгла.
— Она принимала лекарства вчера вечером? — спрашиваю я, съев две булочки и круассан за рекордно короткое время.
— Во второй раз, да. Есть ли причина, по которой вы не проверили ее сами?
— Она была зла на меня.
— Видимо, это закономерность.
— Видимо.
На самом деле мне нужно было оставить между нами некоторую дистанцию. Ава всегда вращалась вокруг моей орбиты, даже когда думала, что избавилась от меня. Я — зависимость, которая течет в ее крови, нравится ей это или нет, поэтому я не могу подкидывать ей никаких гребаных идей.
Она — моя ответственность, моя жена и моя собственность. Я был серьезен, когда говорил, что могу дать ей все, кроме любви.
И если она будет продолжать требовать этого, то пострадает только она.
А ее разуму нельзя страдать.
— Как вам еда? — спрашивает Сэм, пока я проглатываю порцию торта.
— Если не считать того, что она тошнотворно сладкая, то вполне приемлемо.
— Тогда вам лучше проявить должную благодарность.
— Я плачу тебе в качестве благодарности, Сэм.
Она качает головой.
— Следуйте за мной.
Подавляя недоумение, я иду вместе с невысокой женщиной в прилегающую зону отдыха.
Мое замешательство постепенно рассеивается, когда я обнаруживаю, что моя жена лежит на диване, тихонько похрапывая, в грязном розовом фартуке. На ее щеке размазана мука, а три пальца обмотаны пластырем.
Голос Сэм разносится в воздухе.
— Она проснулась со мной на рассвете и настаивала на том, чтобы приготовить вам завтрак, если я скажу, что его сделала я. Первые две попытки у нее провалились, но она продолжала пытаться совершенствовать свои навыки. Она умоляла меня не говорить вам, кто приготовил еду, потому что, цитирую, «я его сейчас ненавижу». Конец цитаты.
Мои губы кривятся в улыбке, когда я сажусь перед ней на корточки и поглаживаю пластыри на ее нежных руках. Руках, которые не были созданы для готовки или какой-либо работы по дому. Ава — избалованная принцесса своего папы и зеница ока своей матери. Мало того, ее обожают бабушка и дедушка, и с ранних лет за ней ухаживают, поэтому она даже не думала учиться готовить.
И все же она решила приготовить мне завтрак.
— Если она просила тебя не говорить мне, зачем ты это сделала? — я обращаюсь к Сэм, но все мое внимание приковано к жене.
— Я считаю несправедливым присваивать себе ее старания. Тем более что она проснулась рано несмотря на то, что совсем не любит рано вставать. Поэтому я считаю, что вы должны отблагодарить ее должным образом.
— Это только подтолкнет ее к ненужным мыслям, — я неохотно отпускаю ее и встаю во весь рост. — А она не может позволить себе их.
— Вы недооцениваете ее силы.
— Я готов рискнуть, недооценив, а не переоценив ее. Мы уже делали это раньше, и она попала в чертову больницу.
— Теперь все иначе. Вы оба изменились.
— Все равно нет.
Сэм вздыхает.
— Она хорошая девушка, Илай. Ей не все равно, и она не стесняется это показывать. Я знаю, вы думаете, что она всего лишь чувствительная, но мне кажется, вы упускаете из виду ее скрытую силу и потрясающий самоанализ. Она может не сломаться,
