различия, которые были результатом… компромисса»[1466]. На самом деле в воинской части постепенно стали внедряться не какие-то «компромиссные», а именно те атрибуты, которые были приняты в НОАЮ. 24 апреля 1944 г. обращение к офицеру было изменено с «господин» на «товарищ». 4 мая звания были приведены в соответствие со званиями Народно-освободительной армии. 1 июня кокарда с двуглавым орлом была заменена на югославский флаг с красной звездой, а в начале июля началась замена «королевской» униформы на форму НОАЮ[1467].

Кроме того, 4 мая 1944 г. в батальоне была введена должность политического комиссара[1468]. Им был назначен Д. Георгиевич, которому присвоили звание майора. По договоренности с М. Джиласом было увеличено количество часов политической работы, шире вовлечен антифашистский актив[1469]. Югославское командование ходатайствовало перед советскими властями о введении должности комиссара вместо заместителя по политической работе начиная с уровня роты, а также заместителя комиссара[1470]. В воинской части была создана парторганизация КПЮ во главе с П. Ковачем, а также низовые парторганизации. Однако партийная работа была слаба, и поэтому партийное руководство бригады, по договоренности с В. Терзичем и М. Джиласом, запросило помощь из Югославии. В конце августа 1944 г. в бригаду из НОАЮ были отправлены Дж. Лончаревич (на должность политического комиссара бригады), М. Милутинович, Л. Божович, Г. Жаркович и С. Мехмедбашич[1471].

Результативность пропаганды и политико-воспитательной работы, которая была направлена на югославских воинов, оценить трудно[1472]. Характерно, что посол С. Симич, несмотря на его первоначальную роль инициатора создания югославского формирования, теперь считал, что «перевоспитать» его воинов невозможно, «несмотря на воспитательную работу, которая ведется в части»[1473]. Однако, по данным командования батальона, позитивные результаты этой работы все же были видны к концу апреля 1944 г. – считалось, что «за редким исключением личный состав верит в скорую победу над фашистскими оккупантами и желает вступить в борьбу с ними», а также «выражает опасения, что мы опоздаем сделать это, если скоро не отправимся на фронт». При этом всего около 20–25 военнослужащих батальона сохранили профашистские взгляды[1474]. После прибытия югославской военной миссии посол С. Симич на встречах с советскими представителями вопрос о «неблагонадежности» М. Месича более не поднимал[1475].

14 июля 1944 г. В. Терзич в телеграмме, отправленной на имя И.Б. Тито, оценил положение в бригаде «как хорошее и с каждым днем все лучше» и сообщил, что все ее воины хотят идти на фронт[1476]. По советским оценкам, 27 июля 1944 г. на параде после принятия присяги воины бригады «шли бодро, чувствовалось, что к бою они готовы и в бой идут полные решимости без пощады драться с врагом»[1477].

Однако, несмотря на положительные оценки и с югославской, и с советской стороны, наличие политических проблем в югославской воинской части было учтено. Власти, принимая во внимание «проблемность» югославского контингента, больших надежд на эффективность пропаганды, очевидно, не возлагали, и поэтому в Карасевском лагере, как писал М. Джилас, «все было основано на слепом подчинении, которому вполне могли бы позавидовать пруссаки Фридриха I»[1478]. По выявленным фактам нарушения дисциплины и закона принимались жесткие меры – в том числе было вынесено три смертных приговора[1479].

М. Месич был оставлен в должности командира несмотря на то, что 15 марта 1944 г. В.М. Молотов в специальных записках обратил внимание высших должностных лиц Красной армии и советских спецслужб на отрицательное мнение С. Симича о Месиче[1480]. Как вспоминал М. Джилас, в отношении Месича «русские защищали свой выбор, говоря, что он отказался от прошлых убеждений и имеет большое влияние на своих людей»[1481]. В советских документах Месич характеризовался как «кадровый офицер югославской армии», который «во время войны с Германией[1482] командовал 8-м артиллерийским полком. В войне против немцев участвовал 24 дня и, по отзыву офицеров быв[шей] югославской армии, сражался хорошо. В мае 1941 года был взят немцами в плен» (по другим данным, «по окончании войны был демобилизован и некоторое время проживал в Хорватии»), «затем призван в хорватскую армию, откуда направлен в Германию для формирования артиллерийского дивизиона». В рамках оценки участия Месича «в боях против Красной армии на советско-германском фронте», звучало некое «оправдание» его действий: «Отдельные солдаты заявили, что во время прохождения по временно оккупированной территории [СССР] Месич хорошо относился к советскому населению. Находясь в должности командира артиллерийского дивизиона в составе 100[-й] немецкой дивизии, Месич находился под строгим контролем немцев». Советские власти проявляли мягкое отношение даже к явно «антибольшевистскому» настрою Месича[1483].

По словам М. Джиласа, функция М. Месича как командира «в подразделении явно была нулевой – чисто формальной»[1484]. Кроме того, над воинской частью осуществляли надзор советские органы госбезопасности – при ней работало советское «информационное бюро» (фактически «особый отдел»), для охраны которого в июле 1944 г. был создан специальный взвод. Характерно, что начальник «особого отдела» подполковник Никитин открыто выражал недоверие военнослужащим югославской бригады, в том числе «усиленно муссировал слухи о травле русских офицеров солдатами и офицерами бригады»[1485]. Для контроля над бригадой сотрудники НКВД вербовали в ней агентов. По данным югославских органов госбезопасности, таковых в бригаде было 238 человек[1486]. В дальнейшем, когда югославская бригада была влита в состав НОАЮ, НКВД передал контроль над ее кадрами титовской спецслужбе ОЗНА (Отделение защиты народа)[1487].

Югославская сторона, в свою очередь, продолжала проявлять недоверие к основной массе личного состава бригады. Лидеры НКОЮ выражали «неудовлетворенность тем, что на посту командующего был сохранен тот же самый человек»[1488], что командовал Хорватским легионом вермахта, то есть М. Месич. Тито не верил документам, составленным командованием и политическими руководителями бригады, которые гласили о достигнутых успехах и «удовлетворительном состоянии» личного состава[1489]. 24 июля 1944 г. в Бари член политбюро КПЮ Э. Кардель на встрече с Дж. Лончаревичем перед его отъездом в бригаду отметил, что в этом формировании «достаточно много усташей; хорошо было бы ее почистить – до того, как она попадет в страну»[1490].

17 июля 1944 г. командование Московского военного округа отдало приказ отправить югославскую бригаду со станции Карасево до станции Рыбница (в Молдавии) в распоряжение 2-го Украинского фронта. Командиру бригады было приказано оставшееся время до отправки, назначенной на 29 июля, использовать на ее боевое сколачивание[1491]. Таким образом, боевой подготовке бригады было уделено самое серьезное внимание, и оно продолжалось до самого ее отъезда.

Проведенные перед отбытием бригады на фронт инспекторские смотры показали, что ее личный состав вполне подготовлен к выполнению боевых задач. 27 июля 1944 г. югославские воины