в которых нисколько не сдерживала себя юная дама, она была недовольна тем, что шейх уделял ей недостаточно внимания и никак не мог выбрать себе любимицу. Она назвала его зажравшимся козлом, швырнула в него подушку и только потом заметила небольшую группу революционеров, стоящих в дверях. Шейх озадаченно водил глазами от девушки к людям в черных комбинезонах и обратно. Вероятно, уже тогда он все понял. В один прыжок он перебрался через кровать, оттолкнул девушку в сторону, и попытался нажать на кнопку, что открывала потайной ход под кроватью. Шэнли, который ранее уже сталкивался с потайной комнатой, набросился на него сверху и в ожесточенной борьбе снял с его руки контрактор. Быстро поднявшись на ноги, он гордо прокричал ему глядя прямо в глаза:

— Вот теперь можно поговорить. Поднимайся же и прими свое наказание!

При словах о наказании толпа злобно зарычала, она готова была растерзать шейха без суда и следствия. Предчувствуя это, Шэнли перегородил шейха собственным телом.

— Давайте не будем опускаться до его уровня. Мы будем судить его и подберем для него справедливое наказание.

— Смерть — вот единственное справедливое наказание для этого отребья! — выкрикнул кто-то из толпы и люди одобрительно закричали.

Шэнли попытался всех вразумить:

— Возможно! Я не стану этого отрицать! Но подумайте сами. Смерть — это всегда самая простая и короткая дорога на тот свет. Разве он заслужил уйти из жизни так легко? Разве смерть и правда является самым страшным, что его могло бы ждать? Может быть, стоит придумать для него что-нибудь более изощренное?

Люди притихли. В словах Шэнли был свой резон. Шейх испуганно забился в угол, его былая самоуверенность испарилась, как не бывало.

— Слушайте же! Я предлагаю собрать всех в главном зале и вместе решить, что с ним делать.

Пинками под зад они погнали шейха в главный зал, чтобы провести над ним справедливый суд. Девушки, услышавшие шум в коридоре, тоже стали подтягиваться. Шэнли встретился взглядом с одной из них и его сердце екнуло. Он не без удовольствия обнаружил, что женский пол снова волновал его. Однако в тот момент суд над шейхом был в приоритете.

Шейха взяли в кольцо. В одних трусах он стоял под гневными взглядами, не зная, куда деть свои руки. Правой рукой по привычке он ощупывал левое запястье и не находил на нем там своего контрактора. Без него он был слабым и уязвимым.

Шэнли вышел вперед и выступил от лица рабочих.

— Мы собрались здесь, чтобы восстановить доброе имя справедливости! Все эти годы шейх держал нас с вами в рабстве. Да, именно. Мы были рабами этого деспота. Он контролировал наши тела, наши мысли, он посягнул на самое сокровенное, что у нас было — на свободу самовыражения! Но теперь у него больше нет власти над нами. Жуки, что бесцеремонно проникли в наши мозги, больше не работают. Мы вольны думать и говорить все, что нам заблагорассудится. Так давайте же воспользуемся этим правом в полной мере и подыщем для этого подлеца достойное наказание.

Рабочие были настроены кровожадно, в то время как наложницы вели себя более сдержано. Шейх относился к ним намного лучше, давал им больше личных свобод, некоторые из них все еще думали, что были в него влюблены, а, может быть, и были на самом деле. Искусственная любовь, порожденная жуком, не отличалась от настоящей. Когда его воздействие закончилось, организму требовалось время, чтобы восстановить нормальный гормональный фон. У кого-то этот процесс проходил быстрее, у кого-то медленнее. Не удивительно, что многие из них путались в своих чувствах и разрывались в противоречиях. Наверняка некоторые из них были готовы броситься к шейху на защиту, но страх пойти против мнения большинства оказался сильнее. Они молча наблюдали, как Аль Тани из человека, почитаемого всеми, превращался в изгоя.

Шэнли продолжал:

— Я размышлял об этом некоторое время и вот, что я думаю. Вы можете со мной согласиться или нет. Этот человек, — он указал рукой на шейха, сжавшегося комок, — отобрал у нас самое ценное — нашу свободу. Поэтому я предлагаю отобрать самое ценное у него — право на вечную жизнь. Мы не станем вести себя, как какие-то варвары, мы не убьем его и не станем увечить. Но мы лишим его права обновлять свои клетки, пусть стареет и умирает, пусть доживает свой век, наблюдая, как всё то, что он любил, становится ему недоступным, а все те, кто когда-то любили его, от него отворачиваются. Что скажете?

Рабочие поддержали такое предложение оглушительным воем. Дамы, обладавшие численным преимуществом, не спешили с заявлениями. Видя их нерешительность, Шэнли обратился к ним:

— Я могу вас понять. Все это время вы были в него влюблены. Но, поверьте, это чувство было привито вам искусственно. Через пару недель вы посмотрите на этого человека другими глазами. Если нет, то мы пересмотрим наказание для него, и каждая из вас получит право высказаться. Но сейчас прошу вас поддержать нашу инициативу. Согласны?

— Да, — протянули они хором.

— Тогда решено. С этого момента и впредь Хамад бен Халифа Аль Тани лишается своего титула и доступа к клеточной реновации. Он также добровольно и безотлагательно переселяется из своей спальни в спальню рабочих, где будет проживать весь остаток своих дней. Его питание составит двухразовый рацион из воды и объедков. Какие-либо возражения? — он обратился прямо к бывшему шейху.

Тот больше не дрожал, его тело было сжато, словно пружина, казалось, что он готов был броситься на Шэнли и вцепиться в его горло. Глаза его налились кровью, он выглядел точно как крыса, которую загнали в угол. Шэнли приготовился отражать нападение. Тогда Аль Тани закричал и зубами вцепился в свое запястье. Острые зубы прогрызли плоть и вонзились в мясо. Его окровавленный рот извергал проклятья:

— Вот так вам всем! Получайте! Страдайте от боли! Вы все сдохните от невыносимой боли, я вам это гарантирую! — он крутился волчком вокруг своей оси и тыкал укушенной рукой во всех, словно пытаясь заставить их почувствовать его боль. Но ничего кроме тошнотворного приступа омерзения это не вызывало.

— Да, кстати говоря. Спасибо, что напомнили. Полагаю, мы кое-что забыли, — Шэнли вытащил контрактор из кармана, — Я покопаюсь в настройках на досуге и сделаю так,