своих врагов, так как они не ведали, что творят. Известно замечательное изречение: «Кто из Вас без греха, пусть первый бросит в нее камень» – спасшее прелюбодейку, по закону Моисея обреченную на мучительную казнь. И блудница Мария Магдалина была спасена за то, что много любила. Не видим мы осуждения даже самаритянке, у которой было пять мужей, а с шестым она жила вне брака.

В ряде мест подчеркивается преимущество самаритян (с которыми иудеи вовсе не общались) перед ортодоксальными иудеями: милосердый самарянин, десять прокаженных. Непротивление злу выражено в известных словах: «Если кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему левую». Но как же тогда понять существование людей, искренне считавших себя христианами, которым был чужд дух милосердия и прощения?

А в числе их мы можем назвать такого бесспорного гения, как Блез Паскаль[144]. Он опасался проявлять чувства нежности к заботившейся о нем сестре, так как считал недопустимым для христианина любить творение божие больше Бога. Он считал, что после смерти могут быть только две возможности: человек погружается в полное небытие или оказывается в руках разгневанного Бога, – на что вольнодумец Вольтер резонно возразил: почему не допустить третью возможность: человеческая душа окажется в руках милосердного, прощающего Бога. Паскаль известен как блестящий стилист, автор известных «Писем провинциалу» (под провинциалом подразумевается, конечно, не провинциал в современном смысле, а, в переводе на современный язык, провинциал – областной секретарь ордена или партии иезуитов, как генерал ордена иезуитов вовсе не военный чин, а просто значит генеральный секретарь ордена). Это – острая критика иезуитов, и по огромному умственному и духовному авторитету автора ей придается значение действительно сокрушительной критики. Но тот, кто ознакомится с этой книгой, увидит, что острие критики Паскаля направлено вовсе не на разоблачение тех злоупотреблений и преступлений, в которых действительно были повинны многие представители ордена иезуитов, а главным образом на ту снисходительность и терпимость, которую иезуитские исповедники проявляют к грехам своих прихожан и прихожанок: большую роль тут играет та самая седьмая заповедь, которой грешили и жена-прелюбодейка, и самаритянка, и Мария Магдалина. Паскаль принадлежал к янсенистам, религиозному течению в католичестве, очень родственному кальвинистам и пуританам. Это течение было осуждено римским папой и Паскаль, как дисциплинированный католик, подчинился папскому решению.

Неудивительно, что некоторые представители противников Паскаля, иезуитов, обвиняли Паскаля в атеизме. Обвинение кажется странным, принимая во внимание его исступленную религиозность, но Бог Паскаля лишен главного атрибута божества: благости. А всемогущим, вездесущим и всеведущим началом может быть и дьявол. Взамен всеблагости Паскаль выдвигал другой атрибут божества: всеправедность, справедливость. Для Паскаля Бог есть прежде всего справедливый Судья, а не милосердный Отец. Мог ли Паскаль и родственные ему по духу доминиканцы, кальвинисты, пуритане и проч. подыскать соответствующие тексты в Священном писании? Да сколько угодно. Я уже не говорю про Ветхий Завет, не смягченный толкованиями последующих талмудистов, но и в Новом Завете он мог найти опору своим взглядам. Христос не всегда был непротивленцем. Мы знаем, что увидев торговцев в храме, он вооружился бичом и изгнал торгующих из храма. Он говорит своим ученикам о страшной судьбе тех, кто не окажет им гостеприимства. Учение о вечном мучении грешников покоится на текстах из Евангелия. Наконец, у евангелиста Луки мы встречаем страшные слова (XIV, 26): «Если кто приходит ко мне и не возненавидит своего отца, мать, жену, детей, братьев, сестер и свою собственную жизнь, тот не может быть моим учеником».

Трудно совместить два великих начала – милосердие и справедливость – и чрезмерное выпячивание, и злоупотребление одним из начал вызывает ответную реакцию. Вспомним, что слово «индульгенция», сыгравшее столь значительную роль в развитии духовной жизни христианства, значит – снисходительность или, выражаясь современным языком, – гнилой либерализм. И в ряде мест Евангелия мы видим в противовес той снисходительности, о которой говорилось выше, крайнюю суровость и требовательность: «всяк, кто посмотрит на женщину с вожделением, уже любодействовал с ней в сердце своем»; «если глаз тебя соблазняет, вырви его: лучше остаться без глаза, чем мучиться в геене огненной». Руководясь этим текстом, знаменитый Ориген[145], за которым слишком усердно ухаживали прихожанки, оскопил себя. Его примеру следует существовавшая до недавнего времени в России секта скопцов;

5) идея Града Божия. «Царство мое не от мира сего». «Воздадите Кесарево Кесарю, а Божье Богу» – противопоставление религиозной общины государству (в то время Римской империи). Первые религиозные общины христиан (продолжая в значительной степени традиции еврейской секты ессеев) строились на принципиально новой основе и они были пропитаны коммунистическим духом: отрицание частной собственности, общность имуществ. Конечно, этот примитивный коммунизм был в значительной степени связан с ожиданием близкого конца света и Второго пришествия. Но Второе пришествие Спасителя не осуществилось, а случилось неожиданное: христианская церковь сделалась государственной религией со всеми отрицательными свойствами государственных религий.

Произошло расщепление: черты примитивного христианства сохранились в монастырях с их коммунистическим устройством, а представители государственной религии старались в лице своих лучших представителей «охристианить» языческую государственность и по мере возможности приблизить к тому идеалу Града Божия, который был провозвещен апостолом: «новые небеса и новую землю по словам Его ожидаем, в них же правда (справедливость) живет». Сложны и противоречивы были оба процесса. Многие монашеские ордена, основанные выдающимися представителями, впадали поистине в бытовое разложение и снова возрождались под влиянием новых духовных вождей. Такое возрождение временами касалось и светских общин под влиянием выдающихся проповедников (напр., Савонарола[146]). Эта периодичность продолжается до настоящего времени.

Император Константин, прозванный равноапостольным[147], ввел христианство в качестве государственной религии, конечно, прежде всего из государственных соображений: кажется, до сих пор историки спорят, крестился ли он сам. Формальное принятие христианства не лишило Римскую империю сразу тех ужасных особенностей, которые никак с христианством не вяжутся: напр., гладиаторские игры, обычай истреблять всех соперников на трон. Этот последний обычай и вызвал антихристианскую реакцию Юлиана[148], имевшую многие трагические последствия, но потом он совершенно исчез. Гладиаторские игры были уничтожены только при Феодосии[149] под влиянием архиепископа медиоланского Амвросия, который и во многом другом смирял неукротимого императора. Смягчающее влияние христианства временами незаметно, так как Средние века являются трагическим периодом непрерывного нашествия на Европу орд варваров, сначала европейского, а потом азиатского происхождения.

Чрезвычайное падение экономического уровня приводило к росту преступности, идейному брожению и взаимному ожесточению. И, несмотря на все эти неблагоприятные обстоятельства, мы в учениях отдельных лиц и разных сект видим развитие идеи справедливого общественного строя, слабое, но непрерывное тление великой идеи протеста против смертной казни (начиная с