– Так положено. Человека могут отправить на принудительное лечение только по постановлению суда. Хотя чаще всего – это лишь формальность.

– Но всем же понятно, что Миле просто нужна квартира.

– Это нам с тобой понятно, но для других у него слишком насыщенное подобными эпизодами прошлое. Я сегодня поговорю с заведующим, однако обнадеживать не хочу.

К заведующему мы попали лишь в половине шестого.

Сначала в нему кабинет отправилась Лариса Владимировна и провела там минут двадцать, за ней пошла я.

Врач был толстенький, гладко выбритый, румяный и блестящий.

– Здравствуйте. Я тоже по поводу Амелина.

– Слушаю. – Он подписывал бумаги не глядя на меня.

Голос у него оказался высокий и немного надрывный.

– Можно и мне пропуск, пожалуйста?

– А ты кто? – Оторвавшись от своей писанины, он поднял взгляд. – Родственник?

– Нет. Друг. Тоня.

– Тоня, значит. – Отодвинув в сторону бумаги, он кивнул: – Присаживайся.

В кабинете стоял сильный запах моющих средств. Окно закрывали жалюзи, а над столом висели дипломы в рамочках.

Я опустилась на край стула возле стола. И заведующий, сцепив руки перед собой в замок, в упор уставился на меня. Глаза у него были кругленькие, светлые и как будто пустые. Равнодушные и ничего не выражающие.

– Правильно ли я понимаю, что у вас любовь? – поинтересовался он бесцветным тоном.

Я кивнула.

– Я уже проинформирован о тебе. – Он выдержал многозначительную паузу. – И имею ясное представление о том, что ты являешься наиболее угнетающим фактором для неустойчивой психики пациента Амелина.

– Что? – Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать смысл его слов. – Это вам Мила наболтала?

Заведующий уклончиво повел плечом.

– Нашли кого слушать! Она вообще алкоголичка и лишена родительских прав.

Мне стоило держаться спокойнее и скромнее, выслушать его и не спорить, но слова выскакивали сами.

– Если позволишь, я закончу свою мысль. – В его голосе прозвучало высокомерие.

Выдохнув, я прикусила язык и вцепилась пальцами в сиденье стула.

– У вас сейчас переходный возраст. Такой период, когда физиология толкает человека на бунтарство, провокации, агрессию, однако если ты все же понимаешь разницу между сорванным уроком и неправомерным поступком, то Амелин далеко не всегда способен определить границу дозволенного, – заведующий говорил отвратительно монотонным фальцетом. – У него слишком подвижный эмоциональный фон, а обусловленное возрастом половое влечение проявляется через нарушения поведения: демонстративными реакциями с целью привлечь к себе внимание, агрессией, аутоагрессией и прочим. Проще говоря, он не способен себя контролировать, и твое влияние на него лишь усугубляет ситуацию, приводя к разрушительным последствиям.

– Что вы придумываете? – не выдержала я. – Какое еще влияние?

– Разве не ты спровоцировала его на побег из дома? – Кругленькие глазки буравили меня насквозь. – А на конфликт с матерью, место которой в его сознании ты пытаешься занять?

– Вы совсем? – Я так опешила, что растеряла весь словарный запас.

– Не пойми меня неправильно, я отнюдь не пытаюсь взвалить всю вину на тебя. И кому, как не мне, знать, что большинство детей, выросших в дисфункциональных семьях, травмированы до такой степени, что в будущем не способны стать частью здорового общества. Амелин, может, и неплохой парень и не виноват, что его жизнь сложилась именно так, но с этим ничего не поделаешь. Он уже был там, на темной стороне, а оттуда нормальными не возвращаются.

– Вы его совсем не знаете! – закричала я.

– Я знаю таких, как он: ущербных, травмированных и одержимых. – Заведующий тоже повысил голос. – Тех, кто упивается собственной болью и страданием, потому что был вынужден найти в этом удовольствие.

– Замолчите. Все это глупость и неправда.

– Люди с антисоциальными расстройствами личности никогда не могут прекратить использовать подобное поведение.

– Амелин – самый хороший человек на свете.

– Токсичные отношения затягивают. – Заведующий нарочно дожимал.

– Сами вы токсичный! – Я вскочила. – Думаете, я не знаю, что это? От токсичных людей хочется сбежать, с ними плохо – вот как с вами. Они навязывают свою точку зрения, унижают и не хотят считаться с чужой – вот как вы сейчас. А Костя делает меня сильной, важной и нужной. Рядом с ним мне спокойно и очень хорошо.

– В таком случае, милая моя, у вас типичная созависимость.

Он хитро прищурился, явно провоцируя меня.

Мне отчего-то пришло в голову, что такие же пустые глаза, скорее всего, были у врачей в фашистских концлагерях.

– Идите к черту!

Я вылетела из кабинета в бешенстве и, промчавшись мимо Ларисы Владимировны, поскорее выскочила на улицу, чтобы отдышаться и не заорать в голос.

Сколько заумных, поучающих слов – и ни одного человеческого.

Как люди становятся такими? Или они такими рождаются сразу? Без сострадания, без понимания, без чувств. Правильные, разумные и бесстрастные, как автоматы для выдачи напитков.

Лариса Владимировна вышла, застегиваясь на ходу, и мы молчали, пока не покинули слабо освещенную территорию больницы. За ее воротами, казалось, было светлее, хотя и была метель.

– Для меня это тоже было огромной неожиданностью, – наконец произнесла она. – Даже не знаю, что и сказать. Остается надеяться на адвоката. Правда, стоимость его теперь существенно возрастет.

– Вы о чем? – Я очнулась от своих мыслей.

– Об отягчающих обстоятельствах.

– Простите, не совсем понимаю.

– Разве не это тебя так разозлило?

– Он сказал, что я разрушающе действую на психику Амелина, и хочет оградить его от меня.

Лариса Владимировна покивала.

– Про это он мне тоже говорил. Чувствуется, Мила уже провела с ним работу. Получается, ты ничего не знаешь? Оказывается, летом произошел неприятный инцидент с участием Кости. Погиб человек. Вина не доказана, свидетели заявления забрали, однако то, что он проходил как главный подозреваемый, сильно усугубит его положение сейчас.

– Не может быть! – Я остановилась. – Как они узнали?

– Заведующий не сказал.

– Бли-и-ин! – Я опустилась на корточки, обхватив голову руками.

Было такое ощущение, что все вокруг стремительно рушится, и, как я ни старалась это сдержать, ничего не получалось.

– Ладно-ладно. – Лариса Владимировна подхватила меня под мышку. – Не нужно умирать прямо сейчас. Мы еще поборемся.

– У меня есть доказательства, что Амелин ни при чем. Точнее, есть свидетель, – выпалила я мысль, пришедшую в голову.

– Видишь. – Она утешающе погладила меня по спине. – Просто нужно немного набраться терпения.

– Я ее убью. Найду и убью!

– Успокойся. Если ты ее убьешь, тебя отправят в колонию, и кто тогда будет спасать Костю? – Она ласково улыбалась. – Вы такие молодые, такие горячие. Вам нужно все и сразу, но так, к сожалению, не бывает.

– Вы не понимаете. Все же было совершенно нормально. Все было отлично. Мы никого не трогали и ничего плохого не делали. Почему кто-то вот так вправе взять,