стеллажами с книжными полками. Обновил ей ванную. Она никогда ни о чем не просила, но радостно смеялась после любого подарка и улучшения. Когда летом мы пошли на горячие источники, мне уже не нужна была цепь. Линди взяла мою руку в свою, и мы зашагали бок о бок. Я наносил лосьон от солнца на ее мягкую кожу, чтобы она не сгорела. Мы занимались любовью в траве. Она снова начала вязать.

Все это к чему-то шло, и вот одним весенним вечером 2011 года я не запер за собой дверь. А потом я не запирал за собой дверь целые выходные.

– Почему ты не запираешь меня? – удивилась она.

– Я доверяю тебе. Я люблю тебя. Ты можешь жить со мной в доме.

– Нет, все нормально, мне хорошо здесь.

Неужели ей было неинтересно посмотреть на дом? Когда мы отправлялись к озеру, то никогда мимо него не проходили. Из-за двери сарая она тоже его не видела. Я снова ее пригласил, в следующие выходные. Я выключил телефон, который никогда не звонил, и спрятал в машине. Линди робко зашла в дом и стала медленно ходить по комнатам.

– Так много места, – сказала она. И, я думаю, по сравнению с сараем так и было.

Я попросил ее остаться на ночь, но она никак не могла удобно устроиться на моей кровати, и в какой-то момент растолкала меня и попросилась обратно в сарай. Я кивнул в знак согласия и притворился, что снова заснул. Я наблюдал из окна, как она идет. А потом издалека проследил за ней, пока Линди не открыла дверь сарая и не исчезла внутри. Дверь она плотно затворила за собой. Я не спал всю ночь и наблюдал за дверью в ожидании, что она улизнет. Она этого не сделала.

На следующей неделе я позвонил в контору и сказал, что болен. Каждое утро я выезжал на проселочную дорогу и парковал свой автомобиль в незаметном месте. Я уходил в кусты напротив дома и наблюдал в бинокль, не попытается ли Линди бежать. Каждый вечер я приезжал «домой с работы» и обнаруживал, что она с довольным видом смотрит телевизор, или вяжет, или готовит ужин. Максимум, что она делала, – это ходила вокруг дома и заглядывала в окна. Линди даже ни разу не дернула дверь, хотя я оставлял ее открытой. Она радостно приветствовала меня каждый вечер с широкой беззубой улыбкой и сияющими голубыми глазами.

Несколько раз мне удавалось уговорить ее поужинать со мной в доме, но ей всегда было там некомфортно.

– Это призрак твоего отца, – говорила она, и действительно, некоторые его вещи до сих пор оставались в доме. Я не знаю, почему так дорожил его очками и стоматологическим саквояжем. Я тут же их выкинул. Я поставил пароль на свой компьютер, хотя она, конечно, совсем не умела им пользоваться. У меня был рабочий телефон. Линди видела такие по телевизору, но все равно не смогла бы включить. И все равно я его прятал.

Прошло несколько месяцев. Линди была вольна ходить, куда хочет. Она подарила мне самодельное одеяло на Рождество 2011 года. Мы впервые отметили его в доме вместе. Я купил елку и украшения, и она развесила мишуру и гирлянды. Еще я купил бутылку вина. Мы оба не привыкли к алкоголю, так что быстро опьянели. Это было приятное чувство. Мы сидели на переднем крыльце дома, скрываясь от палящего летнего зноя, и поднимали тосты друг за друга, как настоящая женатая пара.

Я размышлял, насколько разумно будет отвезти Линди в город. Но быстро отказался от этой идеи. Она никогда об этом не просила, и нам обоим пришлось бы придумывать новые имена и легенду. Линди, кажется, забыла, что ее похитили. И я не хотел ей напоминать. И, думаю, она могла бы вести себя странно с другими людьми. Нет, Линди была моей. Я бы не осмелился разделить ее с остальным миром. Я был счастлив, как никогда в жизни. И она тоже.

Однажды в марте следующего года я вернулся с работы и пошел прямо в сарай, потому что Линди по-прежнему предпочитала его, но быстро понял, что она, видимо, в доме. Я начал ходить по комнатам и звать ее. Я нашел Линди на полу в ванной, без сознания. Ее лицо оказалось липким и горячим. Вокруг нее на полу было несколько луж рвоты.

Двумя вечерами ранее она начала жаловаться на боль в животе, и я попросил ее точно описать симптомы. Я всегда так делал, когда ей было нехорошо. Потом шел в аптеку, сам рассказывал эти симптомы и покупал то, что мне предлагали. Она описала пульсирующую боль внизу живота. Я предположил, что это менструальные боли, и она подтвердила, что у нее сейчас месячные, но эта боль была другая. Этим утром она почувствовала себя хуже и выглядела очень бледной.

После работы я зашел в аптеку и описал ситуацию. Аптекарша попросила меня нажать на правую сторону живота, и когда я не выказал признаков усиления боли, она предложила мне домерид от тошноты и парацетамол от боли.

– Это не аппендицит. Скорее всего, вы что-то не то съели, – сказала аптекарша, – или это желудочный грипп. Знаете, он сейчас ходит.

В панике я окунул Линди в холодную воду, чтобы сбить температуру и привести ее в чувство. Она закричала от боли и схватилась за правый бок.

– Черт! Похоже, это твой аппендикс, нужно везти тебя в больницу!

Я не сомневался. Было быстрее отвезти ее самому, чем вызывать «скорую». Когда я поднял Линди, она снова закричала, и ее стошнило мне на локоть.

– Я боюсь, – выдавила она.

– Не надо, они быстренько тебя заштопают.

– Нет, – прошептала она, – я боюсь их. Людей.

Она снова упала в обморок, пока я нес ее до машины. Меня больше не волновали возможные последствия. Я даже не думал об именах, о легенде или о тюремном сроке, который меня ждет. Я положил Линди на заднее сиденье на левый бок. Ее начала бить сильная дрожь, но, казалось, она по-прежнему оставалась без сознания. На каждом углу я протягивал к ней руку. Я уже доехал до главной дороги, когда она издала тот странный булькающий звук. Все ее тело сжалось, а потом она обмякла. Я остановился на обочине дороги и залез на заднее сиденье. Ее глаза были широко открыты от ужаса, но Линди не двигалась. Я положил руку на ее сердце, но не почувствовал сердцебиения. Я начал трясти Линди и прижимать к