циклами перерождений, с тем, что она хоть и королева Подземного мира, но богиня весны и жизни. Она бы не смогла стать лишь воплощённой смертью – а значит, не смог бы и Гадес.

– Я люблю мир людей, – сказала Мика. – У меня здесь много друзей. А муж… нет. Ему сложно понять, он не хочет. Он – смерть, застывшая, непоколебимая. Которая не меняется тысячи лет. Он чем-то похож на Тиамат. Как думаешь, мы все такими станем?

Гадес думал об этом. Как-то вечером он сидел на кухне с ослепшим Амоном и тот негромко сказал, что понимает Тиамат. Она – древнее существо, очень древнее. Почти все настолько древние боги давно уснули, превратились в окаменелости, которые вроде как дышат, не могут быть мертвы, но и на живых существ не похожи.

Тиамат ходила и жила. Но она уже забыла, каково это, сопереживать, испытывать эмоции.

Амон тоже был древним. И боялся стать похожим на Тиамат. Боялся застыть. С точки зрения Гадеса, ему это не грозило, но страх он понять мог.

– Мы станем такими, если запрёмся в загробных царствах, – ответил Гадес. – Или в домах без окон.

Мика кивнула. Собака подбежала и вжалась в её ноги, напоминая, что осенний холод очень даже лютый, а они собрались не ради разговоров.

– Давай попробуем загнать мертвецов обратно и закрыть дверь, – сказала Мика. – А потом вы расскажете мне, что за ритуал поможет привести границы Миктлана в норму.

Гадес знал, что один из немногих, кто сегодня пришёл не ради праздного любопытства – это Зевс. Он не особо мелькал, общаясь с остальными, зато пообещал проследить, чтобы никто из людей в ближайшее время к площадке не подходил. Гадес понятия не имел, Зевс использовал какие-то силы, амулеты-талисманы или нанял людей, чтобы они следили за периметром.

Это дело Зевса. Задача Гадеса состояла в другом.

Собака больше не тявкала. Она выступила вперёд, и на её месте заклубился белёсый туман: одновременно физическое воплощение маленькой собаки и призрачная фигура пса побольше, с шерстью цвета крови, в которой запутались перья.

Мика сказала что-то на языке, которого Гадес не знал и подняла вверх руки. Он сам не ощущал, но в окружающем пространстве что-то изменилось. Сунув руки в карманы, Гадес стоял и хмуро смотрел на покосившиеся качели.

Что-то изменилось.

Легко, неуловимо, а потом призраки вздыбились вокруг Гадеса, он не видел, но ощущал их. Их холодные рты, их жажду и тоску по тому, чего они лишены.

Гадес прикрыл глаза. Он готовился к этому – после того как Анубис и Гор притащили за собой призраков в квартиру Сета, это стало неожиданным или странным. Гадес прочувствовал шлейф собственных мертвецов, светящуюся тьмой корону над головой, которую поддерживали свежие побеги растений от Персефоны.

Гадес отдал приказ.

Призраки не послушали.

Их было слишком много, они липли, привлечённые Микой, не желали слушать. Они признавали авторитет Гадеса, он был королём.

Но не их королём.

– Плевать! – прошипела Мика по-английски. – Закроем дверь!

Ещё недавно Гадес на такое не решился бы. Управляться с чужими мертвецами, пытаться закрыть прореху, которую создали с помощью Ключа – это непонятно и опасно. Но после того как он приказал мертвецам на кухне Сета, стало очевидно, что можно и так. Они будут слушать силу.

В Тиамат было одно несомненное достоинство: она невольно показала, что боги куда сильнее, чем сами могут о себе думать.

Сверху падал пепел. И призрачный кровавый дождь. Хотя вряд ли то или другое имело хоть какое-то отношение к реальности.

Мика шептала слова и пыталась закрыть дверь. Это её мертвецы, и Гадес мог лишь вливать свою мощь, чтобы помочь. Да отгонять особенно навязчивых призраков, которые, кажется, решили устремиться к ним.

Гадес пожалел, что рядом нет Анубиса, который, возможно, смог бы провести мертвецов обратно в Миктлан. Или Сета, надёжного тыла, – но Гадес сам посоветовал ему остаться дома. «Сделать там ты ничего не сможешь, хоть за Анубисом с Гором присмотришь».

Сет, конечно, проворчал, что в няньки он не нанимался, но возражать не стал. Он тоже прекрасно понимал, что с мертвецами бесполезен.

Мика произносила новые и новые слова. Она взмахивала руками, и собака тихонько рычала у её ног. Но Гадес ощущал, что даже с его поддержкой закрыть дверь не выходило. Его плотный плащ мертвецов стелился и крепко держал, но этого мало.

Его плеч коснулись чужие ладони. И одновременно с тем Гадес почувствовал чужую силу, пахнущую первоцветами и талой водой.

Персефона.

Её сила мягко вплеталась в его. Золотой узор по краю его тёмного плаща из мертвецов. И если Гадес и Мика могли создать дверь, которая заперла бы Миктлан, то Персефона легко сделала ручку.

Они нажали на неё одновременно, и Гадес ощутил, что получается.

Не до конца, с трудом, чего-то не хватает… но в этот момент возникла ещё одна сила, огромная, обширная, такая близкая этим мертвецам, продолжение царства.

С другой стороны с дверью помогал Миктлантекутли, властитель ацтекского царства мёртвых Миктлана. Его сила казалась мрачной, царапающей, как лезвия обсидиановых ритуальных ножей. Она пахла кровью, в неё вплетались шёпоты тысяч молитв, которые до сих пор повторяли мертвецы.

Голос ацтекского бога смерти звучал призывом давно ушедшей цивилизации. Они утратили Теночтитлан, свой дом. Но у мертвецов, предпочитавших Миктлан, дом был всегда. Их бог призывал вернуться домой.

Призраки последовали за ним. Подчинились своему королю. Они скользнули обратно в Миктлан, оставляя прореху. Но без давления несколько богов мёртвых могли закрыть её без Ключа. У одних ацтеков не вышло бы, но вместе с Гадесом и Персефоной они могли.

Дверь вознеслась на вершину силы, а потом рухнула, надёжно запечатывая царство мёртвых. Восстанавливая его границы.

Мика упала на колени, тяжело дыша. Собака, вновь ставшая маленькой и дрожащей, ткнулась ей в бок. Персефона почти повисла на Гадесе без сил, и он бережно поддерживал её. С удивлением смотрел на Миктлантекутли, который стоял посреди площадки и медленно обводил взглядом притихших богов. Его одежда представляла собой странное нагромождение ткани, когда-то яркой, но теперь выцветшей. Тёмные волосы заплетены в косы, а взгляд напоминал Осириса.

Он сказал что-то не по-английски, протягивая руку Мике, и она поднялась, опираясь на него. Пёс завилял хвостом при виде хозяина. Гадес не знал языка, но по интонациям, по ощущению силы понял, что ацтекский бог смерти решил не только помочь им, но и выйти в мир, который не видел тысячу лет.

Что ж, может, это ещё одно преимущество истории с Кроносом и Тиамат: они напомнили богам,