Тут ваш приятель, похоже, принял какое-то решение и побежал за ним следом – быстро, как только мог. А молодая женщина осталась одна. Я ждала, что ваш друг вот-вот вернется вместе с тем, первым молодым человеком. Похоже, молодая женщина, которая теперь стояла у калитки, ожидала того же самого. Но ничего подобного не произошло. Когда ей, судя по всему, надоело ждать на улице, она вернулась в дом – я видела, как она прошла мимо окна с фасадной стороны. Через некоторое время она снова вышла к калитке, но ни первого, ни второго молодого человека нигде не было видно. У калитки она простояла, как мне кажется, минут пять и снова отправилась внутрь дома. И больше я ее не видела.

– Больше не видели, говорите? А вы уверены, что она вернулась в дом?

– Я в этом так же уверена, как в том, что вижу вас.

– Но ведь вы, я полагаю, не все время наблюдали за домом и прилегающей к нему местностью?

– Как раз именно этим я и занималась. Я поняла, что происходит что-то странное, и решила, что буду глядеть во все глаза, чтобы ничего не пропустить. А когда я принимаю подобные решения, меня нелегко отвлечь от задуманного дела. Так что я не вставала со стула у окна в моей спальне и не сводила глаз с дома напротив – пока вы не принялись стучать в мою входную дверь.

– Однако раз на данный момент молодой леди в доме напротив определенно нет, значит, ей каким-то образом удалось покинуть его так, что вы этого не заметили.

– Этого не может быть. Я не вижу никаких возможностей для того, чтобы она смогла это сделать. Хотя что-то странное в доме напротив вообще-то происходит – тем более что этот самый араб все еще прячется где-то там, внутри. Но знаете, хотя ту молодую женщину я больше не видела, я видела кое-кого другого.

– И кто же это был?

– Какой-то молодой человек.

– Молодой человек?

– Да, молодой человек. И тут тоже есть одна странность, которая не дает мне покоя. Потому что я не видела, как он входил в дом.

– А вы могли бы его описать?

– Лицо – вряд ли, потому что на нем была грязная матерчатая кепка, надвинутая на самые глаза, и он ушел так быстро, что я не успела его толком рассмотреть. Но если я его снова увижу, где бы то ни было, то наверняка узнаю – по одежде и по походке.

– А что было необычного в его одежде и походке?

– Ну, одежда на нем была старая, рваная и грязная, на такую мог бы польститься разве что старьевщик. К тому же это тряпье висело на нем как на вешалке – выглядел этот тип как настоящее пугало, прямо смех было смотреть. Я думаю, если бы он встретил на улице мальчишек, они бы его задразнили. А что до походки, то он двигался точно так же, как тот, первый молодой человек, – вроде как маршировал, выпятив грудь и задрав голову. Выглядело это так, словно он кочергу проглотил.

– Скажите, в промежутке между тем моментом, когда молодая леди ушла в дом, а этот самый молодой человек вышел из дома, не произошло ничего такого, что привлекло бы ваше внимание?

Мисс Коулмен, подумав немного, ответила:

– Знаете, сейчас, когда вы спросили, я скажу – было кое-что. Я, должно быть, просто забыла, а теперь вспомнила. Это все из-за того, что вы не даете мне рассказывать так, как я считаю нужным, по порядку. Так вот, минут через двадцать после того, как молодая женщина ушла в дом, кто-то поднял занавеску в гостиной с фасадной стороны дома – ту самую, которую ваш приятель, как я вам уже говорила, опустил. Я не разглядела, кто именно это сделал. А минут через десять после этого тот молодой человек, про которого я вам уже рассказала, вышел из дома и замаршировал прочь.

– И что же было потом?

– Ну, еще минут через десять в дверь выскочил араб.

– Араб?

– Ну да, араб! Вид его меня просто поразил. Я заплатила бы шиллинг из своего кармана, чтобы узнать, где он был и что с собой делал, пока трое незваных гостей расхаживали по дому. Но, так или иначе, он возник на пороге во всей своей красе – с целым узлом каких-то вещей.

– С узлом?

– Ну да, с узлом – он держал его на голове. Так уличные торговцы выпечкой таскают свои подносы. Узел был огромный – никогда бы не подумала, что этот араб способен переносить такие тяжести. Было видно, что груз, который он взвалил на себя, ему едва по силам. Под его тяжестью араб скрючился, чуть ли не сложившись вдвое. Он еле передвигал ноги, так что прошло довольно много времени, прежде чем он добрался до конца дороги.

Мистер Лессингем, вскочив со стула, резко вскрикнул:

– В этом узле находилась Марджори!

– Сомневаюсь, – возразил я.

Лессингем с рассеянным видом обошел комнату, заламывая руки.

– Нет, там была она! Это должна была быть она! Господи, помоги нам всем!

– Повторяю – я в этом сомневаюсь. Я бы вам посоветовал не торопиться делать подобные выводы.

Внезапно кто-то постучал пальцами по стеклу. Атертон, стоя снаружи и глядя на нас, крикнул:

– Выходите оттуда, дурачье! У меня есть для вас новости!

Глава 41. Констебль, его ключ к разгадке и кеб

Мисс Коулмен обеспокоенно вскочила с места и поспешила к двери.

– Я не позволю этому молодому человеку заходить в мой дом! Я не допущу его присутствия здесь! Не дам ему даже ступить через порог.

Я попытался несколько унять ее волнение.

– Обещаю вам, что он сюда не войдет, мисс Коулмен. Мы оба, мой друг и я, поговорим с ним вне дома.

Старушка приотворила входную дверь ровно настолько, чтобы дать Лессингему и мне проскользнуть наружу, а затем тут же захлопнула ее. Она в самом деле явно была категорически настроена против присутствия в ее доме Сиднея. Стоя у калитки, он поприветствовал нас с характерной для него живостью, которая, конечно же, не могла прийтись по вкусу пожилой хозяйке. Позади Сиднея топтался констебль.

– Надеюсь, вы двое достаточно помурлыкали с этой старой драной кошкой, – не без сарказма сказал Атертон. – Пока вы там занимались болтовней, я побеседовал с этим представителем полиции – оказалось, что ему есть что рассказать.

На губах констебля, который стоял, сунув большие пальцы за ремень, играла покровительственная улыбка. Судя по всему, он находил слова и поведение Сиднея забавным. Когда он заговорил, выяснилось, что у него нутряной бас, который, как мне показалось, зарождается где-то в сапогах, потом проходит через все остальное тело и только после этого – через собственно голосовые связки.

– Я не считаю, что у меня есть что рассказать.

Было очевидно, что Сидней придерживается на этот счет другой точки зрения.

– Погодите, констебль, сейчас я введу в курс дела этих двоих болтунов, а потом дело дойдет до того, что известно вам.

С этими словами Атертон повернулся к нам с Лессингемом.

– Обшарив каждую щель и дыру в этой обители дьявола, я получил в качестве результата только боль в спине, поэтому решил немного отдохнуть и вышел на крыльцо. Стоя там, я раздумывал, что бы мне такое сделать, чтобы убить время, – может, отдубасить кебмена или дать ему отделать себя – он говорил, что знаком с боксом, и, судя по его внешности, так оно и есть. И тут вдруг я увидел проходящего мимо великолепного представителя правоохранительных органов – вот этого самого. – Атертон указал на полисмена, снисходительная улыбка которого стала еще шире. – Я посмотрел на него, он на меня, и каждого из нас так восхитили благородные черты лица и пропорции тела друг друга, что он, обратившись ко мне, сказал: «Он ушел?» – «Кто? – поинтересовался я. – Бакстер? Или Боб Браун?» – «Нет, араб», – сказал констебль. Я спросил: «А что вам известно про этого араба?» Констебль ответил: «Ну, я видел его на Бродвее минут сорок пять или час назад. А потом смотрю – тут вы, а дом не заперт. Вот я и подумал – может, этот тип ушел навсегда».

После этих слов я чуть не подпрыгнул от неожиданности, но, голову даю на отсечение, – внешне никак этого не показал. В общем, я спрашиваю: