глаза, глаза, не видящие красок, он останавливался, чтоб рассказать им то, что он видел, когда шел по лесной тропе.

Утром он видел, как проснулась река в тумане. В реке было солнце, прохладное, лесное. И окуни возле камней вильнули хвостом по воде.

Он видел двух уток, севших на озеро. Утки плыли покачиваясь. И он подумал: если бы он был уткой, каким бы он видел мир? Мир был бы прозрачным, синим, утренним, как это озеро в камышах.

Он видел сохатого, остановившегося возле реки. На минуту он как бы сам стал сохатым и увидел тонкие ветви елей, дым над горой, над домами проснувшихся людей, дома людей, похожие на своих хозяев, почти живые, и человека, бежавшего по траве. Человек этот был он сам.

Проходя мимо кедров, он останавливался.

– Кедры, – говорил он, – я хочу вам признаться. Вы видели меня маленьким. Кедры, я остался таким же, как в детстве. Мне хочется сделать что-нибудь необыкновенное. Кедры, когда я был маленьким, мне хотелось проходить сквозь стены, влетать в окна, как птица, быть сразу везде; мне хотелось знать, что думают люди, мне хотелось знать, как чувствуют звери. Кедры, мне хотелось быть и деревом, и выдрой, быть хариусом в горной речке, быть лебедем, облака трогать крылом, быть травой, что растет у ручья, ручьем быть, чтоб бежать и бежать, быть камнем, белкой быть, чтоб прыгать по ветвям, быть ветром, звездой быть, быть дорогой, по которой ходят люди, быть горой, быть косулей, прыгать, комаром быть, садиться людям на нос и потом опять стать человеком, как в песне. Кедры, скоро вас срубят. Из вас сделают комод. Купчиха будет вешать на вас свои юбки. Кедры, вас завтра срубят. Из вас сделают двуспальную кровать. Хотите, я вас подожгу, кедры? Лучше трещать в ветре, свалиться в реку, гнить стоя, стать пылью. Вы слышите меня, кедры? Я тоже хотел бы умереть как кедр.

5

После того как Каракулова уволили с почты, он поступил в зверинец.

Кроме двух медведей и волчат, в зверинце не было хищных зверей.

Там был олень с глазами Марии.

Маленькая белка сидела, как птица в клетке.

В дупле старого дерева жил соболь за решеткой.

Две легкие косули пощипывали листья.

И среди здешних зверей затерялась грустная обезьяна, любимица хозяина зверинца. Он прозвал ее «Артисткой».

Хозяин зверинца был тощий человек. Он ничего не делал. Его кормили звери. По утрам он приходил в зверинец посмотреть на своих зверей.

– Милый, – обращался он к Каракулову, – сделай так, чтоб мои звери не скучали!

– Ладно, – говорил Каракулов.

С тех пор как он перестал разносить письма, люди перестали их ждать. В зверинце не было отбоя от посетителей. И даже Мария, легкая, босоногая Мария, переступала порог зверинца, отдав свой последний полтинник, чтоб спросить у Каракулова, когда ждать ей письма.

Хозяин зверинца был доволен. Но чтобы не избаловать Каракулова, а то он, пожалуй, еще потребует прибавки, хозяин всякий раз говорил:

– Милый, – говорил он Каракулову, – сделай так, чтоб мои звери не скучали!

– Звери – не люди, – отвечал Каракулов. – Они не могут жить в домах. Им нужна природа.

– Милый, – говорил Каракулову хозяин, – дай им природу! Я тебе сделаю прибавку. Ты знаешь, как я обожаю своих зверей.

А звери действительно скучали. Их родные места были по соседству. Птицы слышали голоса своих родственниц, летавших на свободе. И любимица хозяина, Артистка, старая обезьяна, тосковала, глядя на людей. У каждого посетителя была пара. Жена стояла, прижимаясь к мужу, а у Артистки не было мужа, и ее волновали сильные желания, и в своих снах она видела волосатых мужчин своего племени на огромных деревьях жаркого детства.

С ненавистью глядела она на женщин, счастливых и смеющихся. Ей казалось, что они смеялись над ней.

Хозяин, видя горе своей обезьяны, горевал сам.

– Милый, – говорил он Каракулову, – я тобой недоволен. Мои звери скучают.

– Звери – не люди, – отвечал Каракулов. – Они не могут жить без природы.

– Так дай им природу! Я тебе сделаю прибавку. Ты знаешь, как я обожаю свою Артистку.

– У Артистки природа за морями. Она жила в жарких странах.

– Ну и что ж? – ответил хозяин. – Скажи адрес ее природы! Мне вышлют ее наложенным платежом.

Однажды ночью Артистка умерла. Хозяин плакал возле ее трупа. Ему казалось, что он теперь осиротел и в его зверинец уже не пойдут посетители: кому охота смотреть на волчат, когда волки бегают зимой по улицам города, а взглянуть на Артистку приезжали даже богатые тунгусы из далеких мест, платя за вход пушниной.

Хозяин устроил Артистке торжественные похороны. За ее гробом шло много народу и играл оркестр.

Вернувшись с похорон, хозяин позвал Каракулова и сказал:

– Сделай моих зверей счастливыми – и тебе будет хорошо!

– А что?

– Я сделаю тебе прибавку, лишь бы мои звери не скучали.

– Без природы их веселыми не сделаешь.

– А ты дай им природу! У меня денег хватит. Последний раз тебе говорю.

– Ладно, – сказал Каракулов, – сделаю. Только пеняйте на себя.

Каракулов жил вместе со зверями. Однажды ночью он проснулся. Ему было душно. Звери бились в своих клетках. Медведь плакал, как мужчина. Пищала белка. Олень просил о чем-то на своем полном ветра языке. Косули жаловались. Каракулов понял, о чем просили его звери. Он раскрыл двери клеток. И ему стало легко-легко, словно он стоял в ночном лесу.

Утром люди увидели возле окон оленя.

Медведь, как нищий, сидел у забора. Косули бегали по городу, ища выход. На деревьях сидели птицы теплых стран.

По улицам бегал хозяин зверинца, прося соседей, чтоб они помогли ему загнать его зверей.

А Каракулова разыскивали полицейские. Они искали его два месяца. Кто-то распустил слух, что он уехал в жаркие страны и там помер. И только Мария пела у озера, плакала; она надеялась и ждала.

6

Через три года в городе у горы с озером на верхушке появился фокусник. Никто не видел, откуда он явился. На заборах города было расклеено объявление:

«В пятницу вечером, под открытым небом я попрошу жителей города сказать мне свои желания. Три желания из числа всех высказанных будут мною исполнены».

И вот в городском саду под деревьями собрались купцы и купчихи, лавочники и лавочницы, чиновники и чиновницы с сыновьями и дочерями. На заборах и деревьях сидели ребятишки, а небогатые их родители стояли по ту сторону забора и смотрели в щель на то место, где должен был