Он важно поднял вверх указательный палец с приставшими к нему чешуйками.

– Не в кредит, заметь. Все у государства честно арендовано. И оплата разумная, больше всей зарплаты не заберут, не то что банкиры. Кровососы и мироеды. Коты жирные, это Рулевой еще когда сказал, мудрый он.

Шурик вынул папиросу изо рта. Забыл затянуться, она и погасла, сволочь.

– Ну, за Рулевого? Сто пять лет мужику, а крепок!

Они дружно сдвинули стаканы. Были бы стеклянные – звякнули, но пластик только шуршит. Выпили. Взяли по узкой полоске соленой рыбы.

– Аренда – правильная тема, я так скажу, – продолжал Владимир. – Вот гараж, например. Был он какого-то богатея, тот здесь свою «Калину» хранил. После Поворота богатея на фонарь, а гараж – мне. Плачу, радуюсь, есть где пивка попить. Дома-тоне забалуешь, уплотнили нас гражданами с Хлопковых территорий. Мы теперь на кухне живем, все четверо. Теща на плите спит, вообще отлично! Через шестнадцать лет ей на пенсию, тогда сразу отправим на землю. После девяноста самое то продуктами нас обеспечить.

– Так, он, гараж… Это… Для машин, вроде?

– Шурик, ну хорош! Машин нет – чище воздух. Чуешь, как свежо стало в городе? Вот то–то. А председателю некроадминистрации по чину положено, вместе с нагрудной пентаграммой. И начальнику Расхитителей тоже. Миллионный город, заметь, а машин всего две. И те на дровах, что экологично.

Закат перестал гореть, он уже угасал. Небо налилось выпуклой летней темнотой.

– Да я не жалуюсь, Володь… – заискивающе сказал Шурик. – Я размышляю. Знаю, дурная привычка, но вот… О природе власти думаю. Как люди ее получают? Понятно, что от Бога, но ведь какие-то способности нужны?

Владимир поболтал остаток пива в стакане и залпом вылил в щербатый рот. Половины зубов не хватало, но стоматологию давно отменили за ненадобностью.

Ни к чему она рабочему человеку.

– Криминальные у тебя размышления, дружище. Способности какие-то… Я так думаю: это игра такая. Дартс помнишь? Сейчас запрещен, как и само слово, но мы-то помним. Вот, значит… – Он замолчал, разливая новую порцию пива. – Сидит сверху на облаках Господь. Скучно ему, нужно развлечься. Берет одну иголку – это типа смерть, кидает вниз. В кого попала – того и в крематорий, удобрять землю тоже надо. Плодовитая у нас земелька, чернозем, но – зона рискованного земледелия. Как ни крути.

Шурик завороженно слушал друга, но одним глазом нет–нет, да посматривал на портрет Рулевого: не нахмурится ли? Вроде, пока нет.

– Берет другую иголку, это у него любовь. Кидает вниз, сразу двоих пробивает. Стало быть, к свадьбе дело. Комсомольско-богомольской, как положено. А есть золотые иголки, он их редко кидает – это признак власти. В кого попала – того в машине возят, перед тем шапку ломают.

– И в Рулевого так же? – испуганно спросил Шурик.

– В Рулевого – брильянтовую, наверное. С бонусом в виде долгожительства и права принимать только мудрые решения.

– Вот интересная теория у тебя, да…

– А то! Я пока твои же матрешки раскрашиваю, много о чем думаю. Вот и надумал.

Пиво закончилось. Владимир постучал по дну канистры, выбивая остатки пенных капель. Допили молча.

– Ну что, Шурик, по домам? Комендантский час скоро, а завтра на завод.

– Да, Володь, пошли. Хорошо посидели, об умном поговорили. Рыбка, опять же, отменная.

Оставив за спиной тщательно, на шесть замков запертый гараж, приятели пошли по дорожке, испокон веков вьющейся по краю оврага, в направлении города. Внутри них плескалось дерьмовое картофельное пиво, в котором медленно переваривались куски усоленных в смерть карасей, выловленных в очистных сооружениях.

Жизнь была бы прекрасна, если бы не мучительные попытки обоих не забыть содержание разговора. Желательно, дословно: обязательный донос в епархиальную службу безопасности писать надо, хотя друг другу они об этом говорить не станут.

Господь задумчиво посмотрел на них сверху и метнул пару колючих стрел. Шурику – двушечку, а Владимиру – пятерочку.

Чтобы не умничал попусту.

Мурзик

Кассетник хрипит, подавившись пленкой. Звук сперва плывет, а потом и вовсе кончается. На низких нотах.

– Зажевал… – вздыхает Андрей. – Что ж все не слава Богу-то, а?

Вопрос остается без ответа. Не Мурзику же кивать: мол, прав ты, хозяин. Тащи клей и крестовую отвертку – иначе кассету не оживить.

– Что ругаешься, Андрюш? – спрашивает жена. Она что-то готовит, с кухни пахнет блинами и вареным мясом.

– Мятые теперь твои «Арабески», мать. Вот и ругаюсь…

В приоткрытое окно рвется апрельский ветер, теплый, но с ноткой зимней свежести. Северный, что даже в этих краях неприятно. Ветер пахнет дымом, причина которого виднеется в трех километрах от города. Заметная причина – вторые сутки столб дыма… Занавеска надувается и ложится на подоконник, привлекая внимание Мурзика. Котенок настороженно присматривается к цветастой, в синих кораблях, шторке. Вроде и добыча, но что-то не то… Опять же навязчивый запах – смесь битума, пережженного металла и прогорклого масла.

Где-то в городе ревет очередная сирена. Мерзко, как ножом по тарелке, зато громко – мертвого разбудит. А живые и так толком не спят вторые сутки, все же все знают.

Андрей с тоской смотрит на чертеж. Ватман закреплен на столе кнопками, свисая по бокам вниз. То ли лист великоват, то ли столешница не уродилась. Конечно, работать лучше в конторе, за кульманом, но так неохота переться туда в воскресенье.

– Папа! – это уже Виталик, с тубусом от бумаг на плече похожий на американского спецназовца из «Международной панорамы». – Там все еще горит?

Сын слегка картавит. В шесть лет немудрено. Но трубу для чертежей – нестандартную, толстую, украшенную надписью по трафарету «Совершенно секретно. Министерство среднего машиностроения СССР» держит крепко.

– Горит, сынок… – задумчиво говорит Андрей. – Там дяди пожарные работают. Скоро потушат.

Чертеж решительно не идет. Голова забита вчерашним взрывом, пожарными машинами, проносящимися под окнами, гулом вертолета над Объектом, разговорами, мыслями, страхами.

На самом деле, ничего срочного в его работе. К Объекту он отношения не имеет, просто инженер. Даже тубус – и тот знакомый подарил по случаю. А что? Выглядит солидно. И крепкий, вон сын его сколько раз ронял.

– Так, ровесник олимпиады! – с шутливой строгостью одергивает Виталика мать, выглядывая из кухни. – Положи папин футляр на место и бегом руки мыть. Завтракать будем.

– Хорошо! – сын уносится вглубь квартиры, роняет там что-то. Мурзик уносится вслед за ним. Обычное утро, если бы не…

– Говорят, эвакуация будет, – говорит жена. Она вытирает руки кухонным полотенцем, перекинув его длинный конец через плечо. – Маринка сказала, у нее муж… Ну, сам знаешь.

– Знаю…