Глаза девушки наполнились слезами:

– Я хочу к папе.

– Вот так-то лучше. Констебль, бегите и приведите отца молодой леди. Мисс, не могли бы вы дать нам его адрес?

– Он мёртв, – зарыдала Элеонора. – Мёртв…

В конце концов Элеонора всё-таки рассказала полиции о последнем ужине с миссис Клири, не упомянув, впрочем, деталей их расставания. Хотелось сохранить последние воспоминания о старушке счастливыми.

И Бесси в кои-то веки повела себя как хорошая служанка и уложила Элеонору в постель, дав ей для сна «Кордиал Годфри»[41], как будто та была ребёнком. Тошнотворно-сладкий сироп на опии отправил девушку в омут сновидений, где было много когтей и ран, где царила настоящая бойня, и проснулась Элла в холодном поту.

Когда Элеонора оделась и спустилась, она почувствовала себя лучше, хотя всё тело по-прежнему болело. Она просмотрела в гостиной свои письма и когда дошла до толстого кремового конверта, её руки замерли.

Бумага была плотной, конверт – тяжёлым. Под пальцами девушка чувствовала нежную текстуру бумаги, а на обратной стороне был выписан юридический адрес. На бумаге с чёрными краями обычно писали соболезнования. И работные дома никогда не могли позволить себе такую бумагу. Осознание этого проникло в сердце девушки, потянуло вниз. Это письмо могло значить только одно…

На миг лицо черноглазой женщины мелькнуло в чернильнице – как всегда, улыбающееся.

Элеонора открыла письмо и прочитала:

«Мисс Хартли, мой долг – сообщить вам, что вы являетесь единственным бенефициаром имущества миссис Флоры Клири. К настоящему письму прилагается полный список имущества и счетов, которые перейдут в ваше владение…»

Девушка вытащила ещё одну пачку бумаги, дрожащую в её руках.

Миссис Клири оставила ей всё – недвижимость в Лондоне, Манчестере и Ливерпуле, долю в старом судоходном бизнесе своего мужа, акции, облигации, договоры, доли. С такими деньгами Элеонора могла путешествовать по миру – слова загаданного желания отчётливо вспыхнули в памяти.

Слёзы обожгли уголки глаз. Это было её спасением – и не только её! Теперь она сумеет отыскать Лею, спасти Ифе, выйти замуж за Чарльза. Цена оказалась высока – миссис Клири была её единственным другом, – но теперь на пути больше не было препятствий.

Девушка перечитала письмо ещё раз, чтобы убедиться:

«…которые перейдут в ваше владение как наследницы. Но, учитывая ваш нежный возраст, до вашего замужества или до достижения вами возраста двадцати одного года ваше имущество будет находиться в доверительном управлении вашего законного опекуна, мистера Фредерика Пембрука…»

Пальцы Элеоноры смяли бумагу.

Нет! Он ведь должен быть мёртв! Девушка пожелала денег, но те не будут ей доступны, пока она не уберёт с дороги мистера Пембрука. Она лихорадочно рылась в письмах в поисках ещё одного письма с чёрной каймой. Счета, ответ из работного дома, письмо с соболезнованиями от преподобного – и никаких новостей о смерти мистера Пембрука.

Элеонора побежала наверх и захлопнула дверь своей спальни.

– Мне нужно с тобой поговорить.

На этот раз черноглазая женщина не появилась из теней. Элеонора моргнула, и гостья просто оказалась перед ней – сидела за туалетным столиком, утопая в бледно-зелёном свете. Освещение и чёрные глаза делали её похожей на создание из морских глубин.

Элеонора ткнула ей письмо:

– Мистер Пембрук всё ещё жив?

Гостья расправила юбки. Впервые Элеонора поняла, что платье было украшено не цветами, а чем-то очень похожим на цветы, но, когда попыталась сосредоточиться на узоре, у неё заболела голова.

– Ты, кажется, расстроена, – проговорила женщина. – Почему? Я ведь исполнила твоё желание.

– Нет, не исполнила! – прошипела Элеонора. – Я просила денег и…

– И теперь они у тебя есть – по закону, пусть ты и не можешь получить к ним доступ. Но, моя дорогая, желания не всесильны. В наши дни семнадцатилетние девушки не имеют доступа к своим деньгам. Неужели ты ожидала, что я в одночасье изменю законодательство Англии? Твоя вера в меня так мила.

Элеонора бросила письмо на туалетный столик.

– Я ждала, что ты убьёшь его. Ты меня обманула!

Черноглазая ответила ей улыбкой – пустой, мёртвой.

– Если ты чего-то хочешь, дорогая, тебе стоит об этом попросить. Не упрекай меня в обмане – ты ведь прекрасно знаешь, о чём на самом деле думала, когда желала денег. Ты хотела его смерти, но знала, что не сумеешь перерезать ему горло. Возможно, я дала тебе не всё, чего ты хотела, но исполнила именно то, о чём ты просила.

Элеонора вскипела – черноглазая была права. Нужно было как следует подумать, прежде чем доверяться желаниям. Они были ядом.

– Разве ты не могла выбрать кого-то другого?

– Ты загадываешь желания – я их исполняю. Ты хоть знаешь, что это такое? Знаешь, как сложно заглянуть в мутные воды будущего и вылепить его в соответствии с твоими требованиями? Но если у тебя есть предложения – смелее, выскажи их, и я, возможно, смогу усовершенствовать мои методы!

В мягком зелёном свете черноглазая женщина выглядела словно забальзамированная. Она была совершенно неподвижна, и когда шагнула вперёд – Элеонора невольно отшатнулась.

– Если хочешь, чтобы он умер, – ласково сказала гостья, – загадай ещё одно желание. Произнеси вслух. Я убью его, если ты попросишь. Я даже позволю тебе засвидетельствовать исполнение твоего следующего желания. О, я знаю, как ты его ненавидишь, моя дорогая. Ты бы этого хотела?

– Нет, спасибо, – прошептала Элеонора.

– Тогда не сомневайся в моих методах, дитя. Я исполнила твоё желание – какие у тебя могут быть претензии?

С этими словами гостья исчезла. Девушка смотрела на пустой стул и скомканные простыни. Рухнув на кровать, она обхватила голову руками. Теперь её ладони стали мягкими и белыми благодаря кропотливой заботе, медвежьему жиру и лимонному соку. Руки леди – не руки убийцы.

Она не убивала миссис Клири. Это черноглазая убила старушку, и Элеонора ничего не могла с этим поделать. Разве это делало её убийцей? Она ведь не желала миссис Клири смерти. Да, старушка разорвала между ними всякое общение, но ведь в конце концов одумалась бы. Она бы не оставила Элеоноре все свои деньги, если бы в самом деле не желала иметь с ней ничего общего. Элеонора даже не просила о смерти мистера Пембрука. Да, она желала этого, годами желала, но и это не превратило её в убийцу.

Элеонора убеждала себя, что совсем не такая, как черноглазая. Они были совсем разными: одна – человек, вторая – нечто совсем иное. Так почему же Элеонора удивлялась, что её слова были истолкованы превратно?