— Ничего умышленного, — мотнул головой я. — Я пытался не дать уйти этим тварям. Они поволокли своих рабов…

— Мы это поняли. И только поэтому не будем выдвигать официальную претензию, хотя стоило бы. Мы ответственны за весь свой район, и восстановление — как и полагается, на нашем клане. Но вы не соврали, и даже умудрились притащить руду. Это ценно.

Миронова говорила высокомерно и напыщенно, но получалось, что их род претензий не имеет, а значит относятся ко мне — точнее отнеслись по факту содеянного — более чем благосклонно.

— Во, — ворвался в помещение Григорий. — Вот эти померь. «Левисы». Наши челноки недавно привезли.

Я принял джинсы и поблагодарил его.

— Хотя с отверстиями от пуль смотрелось бы круче, — добавил Григорий.

— От пуль? — нахмурился я.

— Ну да. Тебе чего, ещё и память отшибло? Ёлки, Тёма, а чего по-твоему моя маман здесь с тобой целый час возилась?

— Во время Прорыва вы, может, не заметили, — сказала Миронова, — но вы получили шесть пулевых ранений. Одно из них — акриевое. Переодевайтесь.

— Может, тогда вы выйдете? — спросил я.

— Я побуду тут, — отрезала Миронова.

— Как пожелаете, — пожал плечами я и принялся переодевать джинсы.

А в мыслях думал… шесть пуль. Шесть, мать его, пуль! Я не то чтобы не помнил момента, когда их словил, я даже не ощущал никакого дискомфорта. Для одаренного это нормально, но и опасно. Ведь…

— Акриевые пули могут убить? — между делом спросил я.

— Как ничто другое, — кивнула княгиня. — И раз уж вы оделись, пройдемте за мной.

Шнурки на берцах пришлось шнуровать наспех, лишь бы не мешали. Переложил из «мальвин» в «левисы» плеер, который мне подарила Ассоль, и оставшиеся пузырьки зелий. Мы вышли из комнаты, оставляя Григория одного наедине с банкой пива. В коридоре было цивильно — судя по всему, находились мы в одном из клановых зданий на Рубинштейна, может даже там, где жил Григорий.

Миронова завела меня в помещение, где стоял проектор, освещавший белый тканевый экран во всю стену. Княгиня щелкнула пальцами, и диафильм заработал.

Звука не было, проектор только показывал пленку. Кадры снимали откуда-то сверху — судя по всему, с вертолета. Это были кадры сегодняшнего Прорыва, последние его минуты. Я не сразу нашёл на них себя — качество было скверным. Но момент, когда я ринулся через перекрёсток догонять выезжающих медведевских, такое не заметить было сложно. Как и моё «нечто», в разы превосходящее по силе все предыдущие. Сверху это выглядело так, словно под асфальтом тянулись какие-то полости или взрывчатки, и я «спровоцировал» обрушения дороги по принципу домино. Или как будто там ползли гигантские змеи. Асфальт проваливался, рвался, переворачивался. Несколько машин действительно смяло, перевернуло или унесло.

— Завалы до сих пор разбирают, — прокомментировала княгиня.

— Откуда видео?

— «Пятый канал» успел поднять вертолёт. Ну а мы успели вытянуть у них плёнку, и лишь потому, что журналисты поднялись по нашей наводке. Придётся оставить для внутреннего пользования.

— Видимо, я должен сказать, что это очень благородно с вашей стороны…

— Никакого благородства, — отрезала Миронова. — Вы обещали больше доказательств по беспределу Медведевых, и мы будем ждать. Но «Белая стрела» уже задаёт много вопросов. Оставлять вас здесь мы больше не можем, сокрытие преступника, знаете ли…

Не стал уточнять, что за «Белая стрела», мне и самому засиживаться у Мироновых было ни к чему. Сделали они для меня удивительно много… Впрочем, а я для них? Подкинул «дровишек» про медведевский криминал, помогал отбиваться от тварей Прорыва, при воспоминании от которых до сих пор стыла кровь. Кажется, у рода Мироновых было что-то, что можно назвать честью, и ради этого они даже были готовы ходить по лезвию закона. Ничего при этом не нарушая.

Однако разговор с Мироновой получался скомканным, недосказанным, напряжённым. И дело было не во мне. Она провожала меня к выходу и попутно сказала:

— Не знаю, когда и при каких обстоятельствах мы увидимся снова. Но я бы настоятельно рекомендовала вам заняться собой.

— Я вроде и так стройный, — удивленно ответил я.

— Вашим даром. Необузданная сила гораздо опаснее её отсутствия. Удивлена, что вас никто не обучил самым базовым вещам. И не говорите мне о недавней инициации. Теорию никто не отменял.

Она как будто бы не верила словам о том, что никакого рода за мной нет, некому меня обучать. Или считала, что это не оправдание — и была права. Незнание законов не освобождает от ответственности, а неумение пользоваться даром не освобождает от возможности этим даром самого себя и загубить.

На том и попрощались. Я остался предоставлен самому себе, стоя на полутемной улице. Без гроша в кармане, зато полный решимости.

Добрёл до ближайшего таксофона, снял трубку. Убедился, что загадочный Атлас не желает со мной поговорить, хотя чувство слежки не покидало. Как же он говорил? Чтобы связаться, жать много девяток. Так и сделал. После определённого количества девяток гудок в трубке сменился на белый шум, затем шум притих, и до меня донеслись голоса. Много голосов. Они были тихими, едва слышными — некоторые, впрочем, звучали погромче. Голоса принадлежали подросткам. «Кто ещё в эфир вошёл?», — отчётливо расслышал я вопрос среди гама непрерывной болтовни. Кто-то диктовал номер, кто-то смеялся. А вот потом — звуки исчезли, их заменил Атлас:

— Полегчало?

— А должно?

— Понятия не имею. Силу ты выместил. Как, наверное, догадываешься, Медведевы живы и на свободе. А твои попытки их подразнить только…

— Это была необходимая мера, — перебил его я, — чтобы Тамбовские и Мироновы постигли мою значимость и ценность.

— Так себе союзнички, — выпалил Атлас. — Но хорошо, хорошо. Помнишь, что я говорил?

— Вспомню чуть позже. Сперва дай мне возможность просто позвонить, а то жетонов нет.

— Ты только для этого меня искал?

— Ты что-то заливал про доверие, а, Атлас? Вот сейчас оно самое. Всё. Я набираю номер и звоню.

Он не ответил, но звонок не сбросил. Не знаю, благодаря каким хакерским приёмам он мог находить меня и держать связь с таксофонами, но сейчас он точно мог быть полезен. Я достал мятую записку с номером Лены и принялся наматывать диск телефона.

— Алло.

Следователь сняла трубку быстро, словно ждала.

— Лен, это я.

— Псих сдуревший! — заорала она. — Ты где находишься? Ты ранен?

Сперва я напрягся: откуда она всё знает? Но быстро вспомнил, что Лена должна была стрелку наблюдать, причем наблюдать максимально внимательно.

— Только царапины.

— Ты что там устроил? Быстро