Протестанты Нью-Йорка взорвались от гнева из-за дискриминации, которую они считали дискриминацией коренных жителей и протестантов. Они указывали на одобрение городом ежегодного парада в честь Дня святого Патрика, на помощь католическим благотворительным организациям и школам, в которых в 1860-х годах обучалось около двадцати тысяч учеников. Они указывали на неудачное вторжение фениев в Канаду в 1866 году - первую из нескольких попыток. Газета Хораса Грили "Трибьюн" утверждала, что ирландцы "под руководством мистера Уильяма М. Твида завладели городом и штатом".71

Твид отступил, и 12 июля 1871 года оранжисты выступили в поход. Пять тысяч протестантских ополченцев сопровождали марширующих, многие из которых были вооружены; большинство католических ополченцев оставались в своих арсеналах. Солдаты дополнили пятнадцать сотен полицейских. И католическая церковь, и руководство фениев призывали ирландских католиков к сдержанности, но некоторые ложи Древнего ордена гиберниан выступали за сопротивление.

Ирландские каменоломщики, железнодорожники, грузчики и другие собрались вдоль маршрута парада.72

Когда толпа перекрыла Восьмую авеню и на парад посыпались камни, раздались разрозненные выстрелы. Полиция бросилась в атаку, а солдаты без приказа начали стрелять в упор в толпу ирландцев, которые шли по Двадцать четвертой улице. Насилие продолжалось до Пятой авеню, где парад вошел в гущу поддерживающих его протестантов. На Четырнадцатой улице Нью-Йорк снова превратился в мир разгневанных католиков.73

Парад оставил после себя на Восьмой авеню окровавленных, умирающих и мертвых. Репортер газеты "Нью-Йорк Геральд" сообщил, что ступени подвалов "измазаны и скользкие от человеческой крови и мозгов, а земля под ними покрыта на глубину двух дюймов сгустками крови, кусками мозга и полупереваренным содержимым человеческого желудка и кишок". Грязь на улицах окрасилась в красный цвет. Погибло шестьдесят гражданских лиц, большинство из них - ирландцы. Погибли три гвардейца. Оранжисты пострадали сравнительно мало; один был ранен. Газета "Айриш уорлд" осудила "Резню на Восьмой авеню". На следующий день двадцать тысяч ирландцев собрались у морга. Комиссар полиции, протестантский банкир Генри Смит, сказал, что сожалеет лишь о том, что число убитых не было больше. Для Смита "опасные классы" понимали только силу.74

К тому времени, когда вспыхнул бунт, авария на санях уже произошла, но ее последствия еще не были очевидны. В январе 1871 года Джеймс Уотсон, окружной аудитор, управлявший финансами ринга, умер во время тренировки своих рысистых лошадей. Уотсон, решив, что на дороге "слишком грубая толпа", возвращался домой, когда другой водитель саней, предположительно в состоянии алкогольного опьянения, потерял контроль над своей лошадью, которая столкнулась с санями Уотсона. Копыто ударило Уотсона по голове. У него остались вдова и двое детей, которые, "как полагают, были достаточно обеспечены". В то время это казалось просто личной трагедией.75

Однако разногласия внутри Таммани привели к появлению нового аудитора, который был ожесточен из-за денег, которые, по его мнению, кольцо ему задолжало. В итоге он передал внутреннюю информацию в газету New York Times. Волна возмущения, вызванная бунтом в Орандже в июле 1871 года, совпала с публикацией в Times утечки информации под кричащим заголовком "Гигантские махинации кольца разоблачены". Эти сведения встревожили европейских банкиров, которые прекратили подписывать городские облигации. Когда городу грозило банкротство, электорат Таммани раскололся. В частности, немецкие иммигранты покинули аппарат, но именно нью-йоркские финансовые и деловые круги, нажившиеся на продаже городских долгов и боявшиеся пойти на дно вместе с Твидом, возглавили атаку. Они организовали налоговую забастовку и добились судебного запрета, запрещающего городу занимать или продавать облигации. Твид был арестован в конце октября. На выборах 1871 года он сохранил свое место в Сенате штата, но большинство его союзников пали. В декабре ему было предъявлено обвинение, и после неудачной попытки бежать из страны он проведет остаток своей жизни под судом или в тюрьме.76

Комитет семидесяти, организовавший оппозицию Твиду, был разношерстной группой, но среди них были либеральные реформаторы, и именно либералы первыми внесли критический антидемократический элемент в атаку на "кольцо Твида". Они постепенно изменили республиканский язык комитета, превратив его в риторику классового конфликта. Изначально комитет представлял конфликт как конфликт между добродетельными гражданами из всех слоев общества и Твидом и его бандой грабителей. Годкин и другие либералы, по иронии судьбы, как и Твид, поставили под сомнение саму возможность существования единой и однородной гражданской общности. Еще в 1866 году "Нация" осуждала "рой иностранцев... невежественных, доверчивых, недавно освобожденных, ожесточенных угнетением и воспитанных в привычке считать закон своим врагом". Люди были не только разнообразны, как утверждал редактор журнала Irish World Патрик Форд, но именно это разнообразие делало их опасными. Они представляли угрозу собственности и порядку, а их голоса можно было купить. Годкин не осуждал иммигрантов как таковых; как и Наст, он сам был иммигрантом. Его мишенью были бедняки из доходных домов, чья жизнь, казалось, олицетворяла распад американского дома.77

The Nation призывала к антидемократической реакции. Журнал призывал к созданию комитета бдительности, поскольку "рано или поздно должна последовать революция силы". Он требовал лишить бедных избирательных прав и считал муниципальную демократию "нелепым анахронизмом". Либералы отказались от старой джексоновской/линкольновской идеи равенства и проистекавшей из нее мечты об однородном гражданстве. Они выступали за то, чтобы записать социальное и политическое неравенство в закон. Реформаторы хотели, чтобы город управлялся как корпорация, а акционерами были налогоплательщики, владеющие собственностью. Разрешить всем гражданам мужского пола голосовать на муниципальных выборах было все равно что разрешить работникам железнодорожной корпорации голосовать наравне с акционерами. Рабочие не должны иметь права решать, как корпорация

должны управляться, а граждане не должны иметь права указывать, как должен управляться город. Это была предсказуемая аналогия со стороны людей, считающих рынок моделью общества. Рабочие, однако, не больше согласились с предпосылкой, что они не должны иметь права голоса при управлении корпорацией, чем с выводом, что они не должны принимать участие в муниципальном управлении78.

Множество метафор и политик, возникших в результате бунта и падения Твида, указывали на угрозы республиканским представлениям об однородности граждан, доме и мужественности в северных городах. Дикость была универсальной метафорой, определявшей тех, кто не был и, очевидно, не мог быть мужчиной. Как и другие дикари, опасные классы не могли содержать дома; они могли только угрожать им.

Либеральные республиканцы встали на путь, который примирил бы их со старыми врагами на Юге. Они превратили обличения коррупции в обличения демократии, чьей особой мишенью стали новые избиратели. Обличения Таммани и избирателей-иммигрантов перекликались на Юге с обличениями ковровых мешочников и чернокожих избирателей, что заставило либералов проникнуться новой симпатией к южной элите. Лучшие люди Севера и Юга считали, что расширение избирательного права было ошибкой. Оно неизбежно