– Полностью – Абрахам.

– Спасибо, что тогда угостили жвачкой. В библиотеке.

– Я пишу книгу. Нет, не так: я пытаюсь писать книгу. – Он засмеялся.

– О чем?

– Вот это-то я и пытаюсь понять, – сказал он. – Получается небыстро.

– Насколько?

– Так, что вслух стыдно сказать.

– Да уж, тяжко, – сказал Коул.

– Тяжелее всего, что я до сих пор делал. Но послушай, я и не ждал, что будет легко. И потом, трудности закаляют, верно? Нужно быть открытым этому. Нельзя бояться тяжелой работы.

Коул смотрел на него. Ну вот, очередной взрослый раздает ему советы. Будто он – радио. Можно взять, что захочешь, или просто проигнорировать, так ему говорил дядя.

В любом случае ему понравился этот дядька. Немного диковатого вида, с всклокоченными волосами и добрыми глазами. Ворот рабочей рубашки был изрядно затрепан, под ней виднелась теплая фуфайка, на шее на кожаном ремешке висела цветная бусина.

– Я не боюсь, – сказал Коул.

– Хорошо. Далеко пойдешь. Скажи, этот грузовик воняет, да? Я в нем свиней возил, а уж они-то умеют вонять. Если хочешь, можно открыть окно.

– Да не, нормально, – сказал он.

– Но ведь воняет же?

– Ну да, есть такое.

Они опустили окна, и в салон ворвался ветер. Через некоторое время Брэм свернул с автострады, проехал по мосту Грин-Айленд и свернул на Ривер-стрит. Коул показал ему, где остановиться – у комиссионного магазина.

– Вот и приехали, – сказал Брэм.

– Спасибо. Очень вам признателен. – Так всегда говорил его дядя.

– Ну, хорошо. Береги себя.

Он вышел из грузовика и вошел в лавку, над дверью зазвенел колокольчик. Никого не было видно, но он услышал в глубине звук телевизора. Он рассматривал товары на полках и в теплых ярко освещенных стеклянных ящиках. Он не видел маминых фарфоровых фигурок. Из-за бамбуковой занавески вышел тот же толстяк, с которым вела дела мама, и встал за прилавком. Коул был уверен, что узнал его, но, когда спросил про статуэтки, тот притворился, что не помнит.

– Их здесь нет, – сказал Коул. – Я их не вижу.

– Где твоя мама? – спросил продавец. – Я не веду дела с детишками.

Коул положил деньги на прилавок.

– Она умерла.

Человек спал с лица.

– Ох, вот ведь как. Убери это. – Он открыл жестяную коробочку и достал лист бумаги, чек, потом написал на нем адрес и протянул Коулу толстыми пальцами. – Я обычно такое не делаю, но стараюсь быть добрым к мальчикам вроде тебя.

Они немного попрепирались, и, когда мужчина выпустил бумажку, Коул пошатнулся.

– Ты же серьезный парень, да?

Когда он вышел из лавки, на улице было совсем темно. Зря он пришел сюда один. Эдди бы страшно рассердился, если бы узнал. Он почти что отчаялся и решил пойти по главной дороге. И тут подъехал грузовик.

– Эй, малый!

Он с облегчением увидел, что это Брэм.

– Вы что, в итоге никуда не едете?

– Неа. Просто вот еду и людей разглядываю. – Он открыл дверь с противоположной стороны. – Да ты садись.

Коул был страшно рад.

– Сделал, что собирался?

Он кивнул, сжимая бумажку. Посмотрел, что на ней было написано: Хейзел Смит, 422, Мейн-стрит, Чозен. Он узнал это имя. Точнее, он хорошо его знал.

В тот понедельник он прогулял последний урок, пошел на Мейн-стрит и поднялся по лестнице к ее квартире, как делал еще при жизни отца. На лестнице было мокро и грязно, а от Блейка поднимался еще и запах опилок, алкоголя и жареной картошки. Он тихонько постучал и стал ждать, но ничего не услышал. Уже собрался уходить, и тут дверь открылась, и она вышла и посмотрела на него. Волосы у нее были того же цвета, что фургончик Райнера, будто ржавые, и помада такого же оттенка. Она была в джинсах и свитере и на вид казалась моложе его матери. Он услышал, как у нее за спиной шумит птица, и увидел клетку у окна.

– Хочешь с ним повидаться?

– Что?

Она впустила его.

– Это Фред.

– Привет, Фред, – сказал он попугаю.

– Пр-р-ривет, Фред, – ответил попугай.

Коул улыбнулся.

– Он из Южной Америки. Боливия.

– Это далеко.

– Не то слово. Хочу сама как-нибудь съездить.

Они смотрели на птицу в клетке.

– Но ему тут нравится, правда же, Фред?

Попугай чуть поднял крылья и запрыгал на жердочке.

– Мой отец разводил птиц, – сказал он.

– Знаю. Вот, садись. – Женщина расчистила немного места, и Коул сел на диван. – Тебе что-нибудь принести? Не дождавшись ответа, она сказала: – Молоко с шоколадом будешь?

– Ага.

Он обрадовался, когда она ушла на кухню и принялась там шуметь. Оглядел маленькую квартирку. Он не видел маминых фигурок. Помнил, как отец ходил сюда увидеться с этой женщиной, как Коул ждал его на лестнице, слушая их глупый смех. Он помнил, что представлял холодную лестницу порталом в другой мир, где ему будет лучше, чем здесь, и как будто эти лестницы тоже раздвижные, как те, что у Райнера, и могут тянуться бесконечно. После смерти матери он снова подумал об этом – и вот интересно, можно ли забраться на самый верх и увидеть ее? Он был готов подняться сколь угодно высоко, только бы ее увидеть.

Как-то раз он летал на небольшом самолетике соседа. С отцом вдвоем. Они поднялись над полем, самолетик трясло, и Коул подумал, что они сейчас рухнут, но этого не случилось. Отец взял его за руку и держал очень крепко, и сказал ему, что в таких случаях главное – верить. Иногда без этого нельзя, сказал он.

Она вернулась с шоколадным молоком.

– Угощайся.

– Спасибо.

Она села в кресло и смотрела на него.

– Ты так на него похож, – сказала она наконец.

– Я не повторю его ошибки.

Она кивнула и поджала губы. Ей явно было скверно на душе.

– Мне правда жаль – то, что случилось с твоими…

Он больше не хотел молока и аккуратно поставил кружку.

– Я много об этом думала, – продолжала она. – Ты даже не представляешь сколько.

Коул смотрел на нее.

– Я пришел за мамиными фигурками. – Он положил на кофейный столик чек из антикварной лавки. Женщина кивнула. – Я могу заплатить вам.

Она выглянула на улицу. Он смотрел, как солнечные лучи ложатся на ее лицо, когда она встает под них и потом опять отходит.

– Так будет правильно, – сказал он. – Назовите цену.

– Я не могу. За такое – не могу. – Она встала, пошла куда-то и вернулась с коробкой, поставила ее и открыла. Достала одну фигурку, обернутую в газету. Коул увидел, что она плачет. – Понимаешь, я не хотела, чтобы они достались кому-то другому.

Он