жертву клыки и острые когти. Глаза с азиатским разрезом от прищура стали похожи на две щелки. Ноги, согнутые слегка в коленях, застыли в напряжении. Правая рука мягкими движениями нащупывала характерную твердость ножа за голенищем мехового сапога. Еще мгновение, и острое лезвие может вонзиться в горло стоящему перед ним врагу. Но казак ждал, осознавая, что силы явно не равны, хотя в рукопашной схватке он мог дать двум-трем соперникам несколько очков вперед. Поляки хотя и были вооружены тоже лишь ножами, но численный перевес был явно на их стороне. Билый, будто волк, окруженный собаками, озирался по-звериному, переводя взгляд с одного поляка на другого. Мысли бешено проносились в голове, укладываясь в цепочку тактики: «Даже если сбросить со щитов добряка Замойского, одному против пяти шансов весьма немного. Одного-двух уложу, труда особого не составит. Вон Денгоф стоит отрешенно, да и Огинский, судя по всему, никакого опыта в подобных ситуациях не имеет. А остальные? К тому же, несмотря на то что Замойский и добрый по натуре, но где гарантии, что он не встанет на сторону своих, когда начнется свара? Ваня, ты-то где, друг мой любезный? Не припомню, чтобы ты труса жаловал! Или план какой в голове спонтанно родился?»

Поручик Мосальский захрипел, не в силах больше смеяться. Откинулся назад, вытирая выступившую слезу. Пац уже откровенно скалился, забавляясь ситуацией. Руки его уже подрагивали, предвкушая, как будут резать чужое горло.

– Что, казак, попал в сети? – хмыкнул капитан. – «Гнида!» Поди ж ты! – Поляк покачал головой, обращаясь к своим и ища поддержку. – Откуда столько бравады? Ведь загнали тюремную крысу в угол! Осталось зубы выдрать и когти, чтобы не кусалась и не царапалась, – вновь ехидно высказался Малиновский.

Превосходство окрыляло. Он чувствовал себя хозяином положения, где подвластны ему было не только люди, но и время, погода, мир.

Охватившее было волнение капитана Малиновского исчезло, и он снова обрел уверенность, давая знак стоящим рядом подчиненным. «Пора кончать!» – прошептали губы командира. Пац радостно крякнул, поднимаясь. За ним потянулись и остальные.

– Вперед! – коротко приказал старший команды.

– Куртку сильно не замарайте, – шмыгнул носом поручик Мосальский. – Моя будет.

Малиновский поджал губы. Подчиненные, держа в руках ножи, медленными шагами стали приближаться к казаку. Уверенность придавало количественное преимущество, но недооценивать этого дикаря, сына гор, способного в любую минуту накинуться на тебя и растерзать, как медведь, было нельзя.

Билый мысленно прочитал молитву, готовясь к смертельной схватке и оценивая, как можно подороже отдать свою жизнь. Внезапный скрип открывающейся двери отвлек внимание участников готовящейся схватки. В дверном проеме на фоне белого, чистого снега темнела фигура графа. Он был без шубы и шапки, держа в обеих руках по штуцеру.

– Заждались?! – бодро воскликнул Иван Матвеевич.

– A pies ci morde lizal! – не удержавшись, грязно выругался Пац, впрочем, замедляясь при виде грозно направленных на них черных стволов.

– Правильно, паны-пшеки, не так быстро! – голос Суздалева прозвучал будто сигнал о победе в бою. Словно выиграли уже схватку.

Билый слегка расслабился, мысленно ругая друга: «Где тебя носило, односум?!» В голове мелькнула мысль о тактической хитрости. Незаметно подмигнув односуму, Микола спросил:

– Бомбу успел заложить, как договаривались?!

Суздалев с секунду молчал, осознавая, о чем это друг, но, опомнившись, произнес, подыгрывая:

– Сделал все, как мы с тобой планировали.

Глаза капитана Малиновского округлились, в них читался немой вопрос. Он поднял руку. Поляки остановились. Вышло так, что Малиновский с Денгофом были ближе к Билому, а остальные, за исключением ротмистра Замойского, который до сих пор сохранял нейтралитет, молясь Матке Боске и крестясь по-своему, слева-направо, случайно оказались со стороны Суздалева. Граф уверенно держал поляков на мушке. Те никак не решались напасть, ведь из них троих в живых мог остаться только один. В военной среде ходили слухи о том, как умело и точно посылал граф пули в цель, причем с обеих рук. И слухи эти были не без основательными.

Билый перевел дыхание, заново оценивая тактическую обстановку. С появлением Суздалева появлялось некоторое преимущество, но все же силы были не равны, да и Замойский оставался темной лошадкой и мог в любую минуту последовать за своими земляками. Напряженность росла, но никто из присутствующих не решался напасть.

– Ваня, – нарочито громко произнес Билый, указывая кивком головы в сторону капитана. – А ты знаешь, что это за анчибел?!

Суздалев в ответ пожал плечами.

– Судя по тому, как он роет землю, вылезая из собственной шкуры в поисках полковника, как его… Еновского.

– Янковского! – выкрикнул капитан, лицо окрасилось багровой краской. – Полковника Янковского! И требую почитать его имя!

Суздалев оставил без внимания ответ Малиновского.

– Думаю, что состоит с ним в каком-то родстве или же является его верным служакой.

Акцент был сделан именно на последние два слова. Капитан побагровел еще больше, заскрежетав зубами.

– Почти угадал, Ваня, – холодным голосом сказал Билый, глядя налитым злостью взглядом на Малиновского. – Это та мразь, что помогла нам устроиться в гостинице под названием Александровский форт. Осознаешь всю пикантность сего момента?!

– Ты шутишь? – удивился граф. – Постой! Так это, выходит, не нелепая случайность…

– Ты совершенно прав, Ваня, они это спланировали заранее. Помнишь, когда я еще состоял на службе в конвое его императорского величества, рассказывал тебе о некоем капитане. Я тогда случайно стал свидетелем разговора известного нам полковника Янковского с тем капитаном. Оба нелицеприятно отзывались о государе и его семье. Так вот, позволь тебе представить: тот самый капитан, а по сути – пшек.

– Крысы! Ненавижу! – заорал не в себя Малиновский. – Да будьте вы прокляты!

– Кончать их, – поддержал капитана поручик Пац. – Затянулось!!!

Денгоф, как самый молодой и горячий, сделал два решительных шага вперед. Суздалев взвел спусковые крючки на обоих штуцерах и отступил на полшага назад, надежно прикрывая спину стеной. Ситуация выходила из-под контроля. Время замерло. В холодеющем воздухе хижины закрутилась снежинка, сорвавшаяся с балки потолка. Медленно, будто вальсируя, она опускалась вниз. Ротмистр Займовский пялился на нее продолжая креститься, будто видя крохотного ангела, витиевато танцующего между вставшими друг против.

– Апчхи, – раздалось громко вместе со звучным шмыганьем носа, и тут же неровно разразился сатанинский хохот: – Ха-ха.

Поручик Мосальский потянулся рукой к животу, остервенело почесывая его. Одновременно с его движением прогремел выстрел.

Воздух хижины наполнился сизым дымом и гарью. Суздалев, не выдержав напряжения и заметив резкое движение Мосальского, расценил это как сигнал к нападению. Реакция сработала мгновенно, и пальцы мягко нажали на курок. Поручик замер на месте, озираясь диковато по сторонам, видимо до конца не осознавая, что случилось. Правая рука в причудливом треморе зависла на