В миру церковь помогала обездоленным, лишь бы они мирились с социальным неравенством и покорно сносили его. Она объявила рабство законным явлением, так как экономические потребности, и особенно широкое применение в хозяйстве физической силы человека, делали его отмену невозможной. В лучшем случае она пыталась сделать его более терпимым. Она занималась благотворительностью и раздавала в виде подаяния часть средств, которые сама получала от верующих. В городах она все чаще заменяла собой угасающие муниципалитеты.

Распад империи. Но римский мир был слишком глубоко поражен гангреной, чтобы церковь могла принести ему исцеление. Сама того не подозревая, она своими ересями и расколами ускоряла его гибель. В Африке, как и во всей остальной империи, единственной устойчивой силой оставалась, наряду с церковью, земельная аристократия.

Во времена, когда общество целиком и полностью основывалось на сельском хозяйстве, крупный землевладелец сделался абсолютным властелином не только над своими рабами и колонами, но и над свободными людьми, работавшими в его хозяйстве. Его богатства позволяли ему подкупать куриалов и имперских чиновников. Несмотря па наличие императорской власти, покровительство, оказываемое землевладельцами, привлекало к ним свободных людей, желавших обеспечить свою безопасность. В результате землевладельческая аристократия сосредоточила на своих землях единственные жизнеспособные элементы империи. Сохраниться этот порядок мог только при условии прикрепления крестьянина к земле, и император Феодосий запретил колонам «покидать землю, которую они однажды взялись обрабатывать».

Распространение христианства в Африке.

Империя, представлявшая собой федерацию городов, не могла, не подвергая себя смертельной опасности, допустить угасание муниципальной жизни, хотя связанные с ней расходы становились непомерно велики. Поэтому она была вынуждена возложить их на куриалов. С тех пор лица, величавшиеся honores[43] образовывали группы, солидарно ответственные не только за управление общиной, но и за взимание налогов. Куриалы, однако, бежали, добиваясь включения в сенаторское сословие, и покидали таким образом провинции, освобождаясь от возлагавшихся на них повинностей. Муниципальная верхушка таяла все больше и больше, и государство, чтобы не погибнуть, было вынуждено в законодательном порядке запретить бегство из курии.

И все же, как правильно подметил Э. Альбертини, Африка была, очевидно, меньше затронута этим процессом, чем остальные провинции империи. При Константине народ еще участвовал в выборах муниципальных магистратов, а при Гонории муниципальные обязанности (munera) распределялись еще в порядке очередности среди куриалов. Из этого, однако, не следует делать вывод, что в Африке все обстояло, как в лучшем из миров. Как и повсюду, города, покинутые аристократией, хирели и нищали, в то время как создавались и набирали силу крупные поместья, обладавшие в конце существования империи такими же судебными и фискальными прерогативами, что и города. Церковь, города, имения могли задержать, но отнюдь не предотвратить крушение римского мира.

Разбухший бюрократический аппарат стал обузой для обедневших провинций. Деспотизм, ослаблявший волю и нивелировавший характеры, подорвал общество, лишив его возможности реагировать на что-либо. «Империя, — писал Ф. Лот, — обеспечила мир средиземноморскому миру. Она принесла цивилизацию галльским, бретонским и иллирийским варварам, маврам и нумидийцам запада. Но эта несравнимая услуга была оплачена слишком дорого. Деспотизм породил у населения настолько сильную атонию, что невольно возникает вопрос, не является ли мир, обошедшийся столь дорого, самым печальным и пагубным из даров». Если судить о дереве по его плодам, то плоды, принесенные римской автократией, отличались на редкость горьким вкусом. Проводившаяся ею колонизация завершилась мошенническим банкротством, издержки которого пришлось нести населению провинций. Мысль, высказанная К. Юлианом в отношении Галлии, применима mutatis mutandis и к Африке: не будь развалин, появившихся в результате нашествия хилалийских арабов, настойчиво преследующих наше воображение, мы бы так не восхищались деятельностью Рима.

Берберия, которая, казалось, находилась вне пределов опасности, угрожавшей европейской части империи со стороны молодых сил варваров, была слишком лакомой добычей, чтобы не возбуждать их аппетит. В 410 году Аларих снарядил в Реджо (Регий) флот, чтобы переправить готов в магрибское Эльдорадо, но буря рассеяла его в проливах. Шесть лет спустя Валлия, король вестготов Испании, по тем же причинам потерпел неудачу близ Гадеса. Но вот пришли вандалы, и римское владычество в Африке рухнуло в один миг.

Глава IX.

Завоевание и оккупация Африки вандалами

I. Гензерих

Вандалы в Испании. За вандалами закрепилась дурная слава. Не пытаясь их защищать, что было бы парадоксально, следует, однако, отметить, что их история известна нам только из уст их врагов или их жертв, от которых вряд ли можно ожидать беспристрастности. Чем была бы история Людовика XIV, написанная в основном на протестантских источниках? Варвары же не оставили нам ни одной строки в свое оправдание. А у них, несомненно, не было бы недостатка в аргументах, которые временами проскальзывают сквозь нападки их противников.

Оба основных литературных источника, которыми мы располагаем, вызывают сомнения. Прокопий, труды которого являются ценным источником для изучения византийского завоевания, свидетелем которого он был, внушает значительно меньше доверия, когда он пишет о предшествующих периодах. Что касается книги Виктора, епископа Виты в Бизацене, написанной около 486 года в изгнании, то это, безусловно, не историческое произведение, а скорее Passio martyrum, в котором автор подробно описывает злодеяния вандалов и смакует волнующие подробности.

Хотя нельзя отрицать, что вандалы совершили величайшие жестокости, тем не менее «вандализм», бесспорно, не более как легенда. Но слово это прочно вошло в употребление, кажется, с легкой руки епископа Грегуара, впервые использовавшего его в своем докладе конвенту.

Вандальские племена высадились в Африке лишь после многовековых странствий. Выйдя из Прибалтики, они примерно в I веке до н. э. осели на равнинах Одера и верхней Вислы. Во ΙΙ веке н. э. они были разъединены в результате миграции готов и составили две основные группировки вандалов, известные под названиями силингов и асдингов. После двух веков злоключений эти две группы вновь соединились в районе среднего Рейна. Там же появились, когда точно неизвестно, другие варварские племена — аланы и свевы. 31 декабря 406 года им удалось близ Майнца прорвать линию обороны на Рейне. Захватив и разграбив Галлию, осенью 409 года варвары проникли в Испанию, а два-три года спустя заняли весь полуостров. Асдинги и свевы осели в Галисии, в северо-западной части полуострова, силинги — на юге, в Бетике; аланы — в Лузитании и районах, прилегающих к Картахене, то есть как раз между ними.

Недолго длилась их спокойная жизнь. В 416 году подлинный