Гильдонская война. В вознаграждение за эффективную помощь начальнику кавалерии Феодосию и преданность Риму Гильдон, брат Фирма, был назначен коми-том Африки (около 386 года). Военачальнику провинции нелегко было забыть, что он происходит из местных князей. Двенадцать лет хранил он верность Риму, но в трудную минуту отказался прийти на помощь императору Феодосию в борьбе против претендента (393 год). Когда Феодосий умер, и империя была разделена на две части, Гильдон порвал с императором Западной Римской империи Гонорием и передал диоцез Африки в подчинение императору Восточной Римской империи Аркадию, который находился так далеко от Африки, что фактически был не в состоянии ее контролировать (395 год). К мятежу Гильдона склонял praepositus sacri cubiculi[41] Аркадия, евнух Ефтропий, являвшийся самым важным лицом при константинопольском дворе. В руках у Гильдона были сильные козыри: он мог заставить голодать Рим и Италию, прекратив поставку анноны. Осенью 396 года он восстал и прекратил отгружать продовольствие. Фактический руководитель Западной империи magister militum (начальник армии) вандал Стилихон вышел из тяжелого положения, реквизировав хлеб Галлии и Испании, а затем заставил сенат объявить Гильдона врагом государства. Рим строил свою политику на распрях между туземными вождями. Когда-то Гильдон подсказал Феодосию тактику борьбы против своего брата Фирма; на этот раз бербер Масцезель взял на себя командование войсками, посланными против Гильдона. Масцезель без труда одержал победу при Аммедаре (Хайдра). Вожди племен, несомненно подкупленные, в разгар сражения бежали с поля боя. Спастись бегством по морю Гильдону не удалось. Трудно сказать, был ли он казнен или кончил самоубийством. Конфискация его имущества дала казне такие богатства, что для заведования ими пришлось создать специальную административную должность (comes patrimonii gildoniaci).

Триумфальный прием, оказанный Масцезелю по его возвращении в Италию, не мог не отодвинуть в тень Стилихона. Мавританский вождь вскоре умер от несчастного случая, который, может быть, и не был случайным. Славу его постарались умалить. Официальная версия была изложена поэтом Клавдианом. В книге «Гильдонскад война» («De bello gildonico») он описывает перспективы голода, устрашавшего Рим, появление в небесах Африки, утверждавшей, что она предпочитает погибнуть в волнах Нептуна, чем подчиниться Гильдону, явление царствующим императорам Феодосия и его отца, ставших богами, их упреки Аркадию и советы Гонорию и, наконец, военные приготовления. Масцезель упоминается только один раз, когда Стилихон заявляет, что недостойно Гонория брать на себя командование войсками против мятежника. Клавдиан был вынужден отказаться от намерения написать вторую книгу своей поэмы, так как в ней было бы трудно умолчать об успехах Масцезеля. Поражение Гильдона имело свои последствия не только в Африке. Оно послужило для Стилихона толчком к захвату Иллирии с целью распространения своего влияния на Восточную империю.

Репрессии. Суровые репрессии, которым подверглись сторонники Гильдона, обрушились также и на донатистов. Один из них, непримиримый епископ тамугадский Оптат, являвшийся советником мавританского вождя и душой сопротивления, умер в тюрьме и почитался как мученик. Землевладельцы оказывали давление на своих крестьян, чтобы возвратить их в лоно католицизма. «В этой стране латифундий, — писал П. Монсо, — церковной пропаганде энергично помогали крупные землевладельцы, сами добивавшиеся обращения своих колонов и восстановления религиозного единства в своих нумидийских поместьях». Трудно подыскать более сдержанные выражения для характеристики принуждения, которому подвергались крестьяне с целью возвращения их в лоно церкви. Католицизм оставался для господ гарантией повиновения сельскохозяйственного пролетариата.

Церковь в свою очередь возобновила активную пропаганду. Августин склонял ее к уступкам, щедро расточал свой талант в спорах, созывал соборы, которым диктовал решения, засыпал власти разоблачениями действий раскольников и доносами на них и подготавливал непосредственное вмешательство светской власти в конфликт. По требованию карфагенского собора император приравнял донатизм к ереси и объявил его вне закона (12 февраля 405 года). В результате официальные репрессии, усугублявшиеся личной местью, безжалостно обрушились на раскольников. Католические епископы не считали для себя зазорным доносить на своих противников в полицию. По примеру Феста, заслужившего похвалу Августина, землевладельцы Нумидии удвоили свое рвение. При таких обстоятельствах «обращенным не было числа; целые города порывали с расколом»; и даже многие циркумцеллионы вставали на праведный путь. Точно таким же способом Людовик XIV добился обращения несчетного множества людей с помощью драгонад[42]. Но в Нумидии раскольники сопротивлялись репрессиям, принявшим настолько ожесточенный характер, что Августин был вынужден сообщить проконсулу об эксцессах. В ответ на репрессии циркумцеллионы отказывались повиноваться донатистским епископам, отрекавшимся от них, и вновь стали грабить латифундии. Таким образом, суровые санкции вызвали усиление социального восстания.

Карфагенский собор. Внезапно, по неизвестным причинам, император провозгласил свободу всех культов (410 год). Но многочисленные протесты церкви заставили его отменить декрет о терпимости и пригрозить еретикам смертной казнью или изгнанием. Церковь, однако, не довольствовалась осуждением своих противников, а стремилась вызвать среди них замешательство. С этой целью был созван всеобщий собор для восстановления единства. У еретиков было не больше надежд на торжество их точки зрения, чем у Лютера накануне Вормского сейма, но тем не менее они решили принять участие в Карфагенском соборе (411 год). Вместо конференции они оказались на настоящем судилище, возглавлявшемся проконсулом Марцеллином. Это был известный католик, которого донатисты обвиняли во взяточничестве. Как ни старались донатисты использовать всякого рода процедурные и обструкционистские уловки, чтобы отложить приговор, они были все же осуждены, сначала имперским комиссаром, а затем Гонорием. Конституция 30 января 412 года предписывала раскольникам вернуться в лоно церкви под угрозой конфискации имущества, телесных наказаний и ссылки.

Наместники и специальные комиссары тотчас принялись за дело, неукоснительно выполняя предписания императора. Все донатистские базилики были конфискованы в пользу католиков. Насилие достигло таких размеров, что многие раскольники были доведены до самоубийства. «Считалось признаком хорошего тона, — с юмором констатирует П. Монсо, — сжигать себя живым в обществе друзей, и епископы подавали в этом пример». Еще более изысканным тоном, несомненно, считалось доводить раскольников до самоубийства. Репрессии вызвали террористическую реакцию. Участились покушения на отдельных лиц, поджоги церквей, стычки, убийства клириков, совершаемые циркумцеллионами. Власти отвечали изданием все более и более суровых указов. Так одно насилие порождало другое, создавая заколдованный круг.

Церковь не преминула воспользоваться репрессиями для усиления своей пропаганды, популяризации «Актов» Карфагенского собора и осуждения схизматиков. "Она добилась множества новых обращений, но чего стоит отступничество, достигнутое с помощью страха? «Несмотря на поддержку государственных властей, — признает П. Монсо, — католической церкви не удалось вытравить раскол в некоторых районах Нумидии и Мавритании». В 422 году в Ала Милиарии (Бениан) умерли, так и не покаявшись, донатистский