кто теснится внизу страницы под заголовком «младшие ветви», — любил с жаром, который, казалось, ничто на свете не охладит. А теперь у него в душе буйствовало нечто весьма близкое к красному радикализму.

Паразитами считал он их и (как ни сурово это звучит, но Седрик был неколебим) жалкими хлыщами. Да, безответственными хлыщами и мотами. Правда, он не вполне представлял себе, что такое хлыщ, однако некий таинственный инстинкт подсказывал ему — именно таков типичный аристократ его родной страны.

— Доколе? — стонал Седрик. — Доколе?

Он жаждал наступления дня, когда чистое пламя Свободы, запаленное в Москве, испепелит этих трутней, начав с леди Хлои Даунблоттон и далее в иерархическом порядке.

Но тут мучительная боль в левой икре отвлекла его внимание от социальной революции.

Время от времени у склонных к задумчивости котов возникает странная, смутно оформленная потребность встать на задние лапы и поточить когти передних о ближайший вертикальный предмет. Чаще всего им оказывается древесный ствол, но в данном случае, ввиду отсутствия деревьев, огненно-рыжий кот заменил древесный ствол левой икрой Седрика. Рассеянно, погруженный кто знает в какие непостижимые мысли, кот раза два моргнул, потом приподнялся, запустил когти глубоко в кожу и неторопливо, медлительно потянул их вниз.

Тут с губ Седрика сорвался вопль, подобный тому, который испускает индийский крестьянин, когда, прогуливаясь по берегу Ганга, он вдруг замечает, что его перекусил пополам крокодил. Вопль этот пронесся по саду, как пронзительный крик петуха, и, когда его отзвуки замерли вдали, на дорожке, ведущей к дому, появилась женская фигура. Солнце заиграло на черепаховой оправе ее очков, и Седрик узнал свою секретаршу, мисс Мэртл Уотлинг.

— Добрый день, мистер Муллинер, — сказала мисс Уотлинг.

Она говорила своим обычным спокойным до невозмутимости голосом. Если, узрев своего нанимателя и не углядев при этом практически ничего, кроме его головы, она и удивилась, то ничем этого не выдала. Личные секретарши с самого начала службы зарубают себе на носу ни в коем случае не удивляться, что бы ни проделывали их наниматели.

Тем не менее Мэртл Уотлинг не была совсем уж лишена женского любопытства.

— Что вы тут делаете, мистер Муллинер? — осведомилась она.

— Что-то кусает меня за ногу! — вскричал Седрик.

— Вероятно, Смертный Грех, — сказала мисс Уотлинг, знаток христианского вероучения. — Почему вы стоите здесь в этой несколько скованной позе?

— Рама упала, когда я выглядывал в окно.

— Зачем вы выглядывали в окно?

— Проверить, можно ли выпрыгнуть.

— Зачем вы хотели выпрыгнуть?

— Я хотел выбраться отсюда.

— Зачем вы забрались сюда?

Седрику стало ясно, что ему придется поведать свою историю. Все в нем восставало против этого, но, если промолчать, Мэртл Уотлинг простоит тут до заката, произнося вопросительные предложения, начинающиеся с «зачем». Хриплым голосом он рассказал ей все.

Когда Седрик закончил, девушка несколько секунд молчала. На ее лице появилось задумчивое выражение.

— Вам, — сказала она, — необходим кто-нибудь, кто будет за вами присматривать.

Она опять помолчала.

— Хотя такая задача не всем по плечу, — добавила она задумчиво, — но я готова за нее взяться.

Жуткое предчувствие оледенило Седрика.

— О чем вы? — ахнул он.

— Вам необходима, — сказала Мэртл Уотлинг, — жена. Я уже некоторое время рассматривала этот вопрос со всех сторон, и теперь мне все ясно. Вам следует вступить в брак. Мистер Муллинер, я вступлю с вами в брак.

Седрик испустил придушенный крик. Так вот что означал взгляд, который последние недели он время от времени перехватывал в обрамленных стеклами глазах своей секретарши.

По песку дорожки заскрипели шаги. Раздался голос — голос спавшего в кресле. Он явно пребывал в недоумении.

— Мэртл, — сказал он, — как тебе известно, я не из тех, кто поднимает шум по пустякам. Я принимаю жизнь такой, какая она есть, не страшась невзгод. Но мой долг предупредить тебя, что в этом доме действуют потусторонние силы. Атмосфера стала абсолютно зловещей. Из ничего возникают цилиндры. Черные ботинки становятся желтыми. А теперь еще этот водитель… шофер такси… Я не разобрал вашего имени. Ланчестер? Мистер Ланчестер — моя дочь Мэртл. А теперь мистер Ланчестер уверяет меня, что его пассажир некоторое время тому назад вошел в наш палисадник и мгновенно исчез с лица земли, после чего его никто не видел. Я убежден, что тут действует некое малоизвестное тайное общество и что номер семь, вилла «Настурция», принадлежит к тем домам, которые показывают в мистических пьесах, где из темных углов доносятся стоны, а там-сям мелькают загадочные китайцы, многозначительно жестикулируя и… — Он оборвал свой монолог, испустил вопль отчаяния и выпучил глаза. — Боже великий! Что это?

— Что — это, папа?

— Вот это. Эта бестелесная голова. Это лицо без туловища. Даю тебе слово чести, что сбоку этого дома торчит отрубленная голова. Подойди ко мне. Отсюда ты ее увидишь яснее.

— Ах это? — сказала Мэртл. — Это мой жених.

— Твой жених?

— Мой жених. Мистер Седрик Муллинер.

— Он на этом и кончается? — изумленно спросил таксист.

— Внутри дома есть еще, — сказала Мэртл.

Мистер Уотлинг, несколько успокоившись, внимательно рассматривал Седрика.

— Муллинер? Вы тот тип, у которого работает моя дочь, так?

— Я — он, — сказал Седрик.

— И вы хотите жениться на ней?

— Конечно, он хочет жениться на мне, — сказала Мэртл, опередив Седрика.

И внезапно что-то внутри Седрика словно сказало: «А почему бы и нет?» Правда, если он порой и помышлял о браке, то лишь с тем ледяным ужасом, который испытывают все холостяки средних лет, когда в минуты депрессии подобная мысль закрадывается им в голову. Правда и то, что, попроси его кто-нибудь составить спецификацию приемлемой невесты, он набросал бы портрет, отличающийся от Мэртл Уотлинг во многих и многих отношениях. Но в конце-то концов, подумал он, глядя на ее волевое компетентное лицо, с такой женой он, во всяком