Мужчина выпростался из кресла. Было ясно, что чувства его слишком сильны для слов. Он звучно зевнул и принялся надевать ботинки.

— Джейн!

— Сэр?

— С меня хватит. Пойду полоть палисадник. Где моя мотыга?

— В прихожей, сэр.

— Травля! — с горечью сказал владелец дома. — Вот что это такое. Беспардонная травля. Цилиндры… Мастер Уилли… Возражайте сколько хотите, Джейн, но я скажу прямо и бесстрашно. Утверждаю категорически — и факты на моей стороне, — что это травля… Джейн!

Он испустил бессловесное бульканье. Казалось, у него перехватило дыхание.

— Джейн!

— Да, сэр?

— Смотрите мне в глаза.

— Да, сэр.

— А теперь ответьте мне, Джейн, без экивоков и уверток. Кто выкрасил этот ботинок в желтый цвет?

— Ботинок, сэр?

— Да, ботинок.

— В желтый цвет, сэр?

— Да, желтый. Поглядите на этот ботинок. Обследуйте его. Окиньте его непредубежденным взглядом. Когда я снимал этот ботинок, он был черным. Закрываю глаза на несколько секунд, а когда открываю — он желтый. Я не из тех, кто покорно смиряется с подобным. Кто это сделал?

— Не я, сэр.

— Но кто-то же сделал! Возможно, тут поработала шайка. Зловещие вещи творятся в этом доме. Говорю вам, Джейн, что номер семь, вилла «Настурция», внезапно — и к тому же в воскресенье, что только усугубляет ситуацию, — превратился в дом с привидениями. Не удивлюсь, если еще до конца дня сквозь занавески начнут просовываться костлявые руки, а из стен посыплются трупы. Мне это не нравится, Джейн, и я говорю вам об этом со всей откровенностью. С дороги, женщина, освободи мне путь к сорнякам.

Хлопнула дверь, и в гостиной воцарился покой. Но не в сердце Седрика Муллинера. Все Муллинеры мыслят четко, и Седрику не потребовалось много времени, чтобы уяснить, что его положение заметно ухудшилось. Да, весьма заметно. Он проник в эту комнату с цилиндром на голове и желтыми ботинками на ногах. Он покинет ее без цилиндра, в желтом ботинке на одной ноге и в черном — на другой.

Огромный шаг назад.

И в довершение всего ему отрезан путь к отступлению. Между ним и такси, в котором он мог обрести временное убежище, теперь находился владелец дома с мотыгой. Такая ситуация напугала бы даже завзятого любителя приключений. Дугласу Фэрбенксу она бы не понравилась. Седрик же находил ее нестерпимой.

Предпринять, казалось, можно было лишь одно. Предположительно, позади этого жуткого дома имелся сад, а в доме — дверь, в этот сад ведущая. Оставалось лишь бесшумно проскользнуть по коридору — если в подобном доме вообще было возможно двигаться без шума, — найти эту дверь, выбраться в этот сад, прокрасться на улицу, домчаться до такси, а затем — домой. Седрика уже почти не волновало, что может подумать о нем привратник. Пожалуй, ему удастся спасти лицо с помощью небрежного смеха и намека на пари. Вероятно, внушительные чаевые подвигнут привратника прикусить язык. В любом случае, каким бы ни был исход, вернуться в Олбени необходимо, и притом как можно скорее. Дух его был сломлен.

Пройдя на цыпочках по ковру, Седрик открыл дверь и выглянул в коридор. Пусто. Он крался вдоль стены и почти достигнул конца коридора, когда услышал звук шагов — кто-то спускался по лестнице. Слева от него была дверь. Открытая. Он метнулся туда и очутился в комнатке, за окном которой виднелся ухоженный сад. Шаги протопали мимо и начали спускаться по кухонным ступенькам.

Седрик снова задышал. Опасность миновала, решил он, и ему остается только завершить свой рискованный путь. Такси, там на улице, влекло его к себе как магнит. До этого мгновения он не сознавал, что питает к шоферу хоть сколько-нибудь теплые чувства, но теперь поймал себя на мысли, что истосковался по его обществу. Он жаждал узреть шофера, как жаждет олень испить воды из горного потока.

Очень бережно Седрик Муллинер открыл окно, сдвинув раму вверх до конца. Он высунул голову, чтобы оглядеть местность, прежде чем предпринять дальнейшие действия. То, что он увидел, весьма его ободрило. Расстояние от подоконника до земли было мизерным. Только бы протиснуться в окно, и все будет в ажуре.

И вот в этот момент оконная рама опустилась ему на шею, как нож гильотины, и он обнаружил, что накрепко пришпилен к подоконнику.

Огненно-рыжий бывалый кот, который при его появлении поднялся с матрасика и разглядывал Седрика бледно-голубыми глазами, теперь подошел поближе и задумчиво понюхал его левую лодыжку. Произошедшее показалось коту необычным, но очень по-человечески интересным. Кот уселся поудобнее и предался медитации.

Как, впрочем, и Седрик. Если хорошенько подумать, так человеку в его положении только и остается, что предаться медитации. И довольно продолжительное время Седрик Муллинер смотрел на солнечно улыбающийся сад и разбирался в своих мыслях.

Они, как легко себе представить, были не из самых приятных. В ситуации, подобной той, в которую он оказался ввергнут, крайне редко верх берут оптимизм и благодушие. Человек ожесточается, и его негодование неизбежно обращается на тех, кого он считает виновными в своей беде.

В случае с Седриком найти, на кого возложить ответственность, было проще простого. Причиной его падения была женщина — если такое определение приложимо к единственной дочери седьмого графа. И ничто с большей силой не свидетельствует о революции, которую стечение обстоятельств произвело в душе Седрика, как тот факт, что вопреки ее высокому положению в свете он теперь в своих мыслях подвергал леди Хлою Даунблоттон самой свирепой критике.

Он был настолько потрясен, что не удовлетворился глубочайшей неприязнью к леди Хлое, но вскоре распространил свое отвращение сначала на ее ближайших родственников, а под конец — каким чудовищным это ни покажется — и на всю английскую аристократию. Двадцать четыре часа назад… да нет, всего каких-то два часа назад Седрик Муллинер преданно любил каждого, кто занимает свою строчку в «Дебретте» (этом неоценимом источнике сведений о вышеуказанной аристократии) — от знатнейших герцогов до тех,