2

Я много думал о Марии. Столько вопросов оставалось без ответа. Родилась ли она с умственной неполноценностью? Или ее сознание все больше меркло с каждым годом, проведенным в заточении на этом острове? Хорошо ли обращался с нею Солано — или же обманывал ее доверие, злоупотребляя позицией попечителя? Было ясно, что она испытывает по отношению к нему самые добрые чувства, но это же классический пример стокгольмского синдрома, верно?

А потом, когда он умер, как Мария выживала здесь в одиночестве? Физически она казалась вполне самостоятельной. Овощи, которые хранились в погребе под хижиной, появились с огорода, разбитого где-то на острове. Значит, она просто питалась плодами своего труда? Но как человек, обнаруживший тело Солано, мог не заметить Марию? Или она сумела спрятаться от него — как и от приплывшей на вызов полиции? Так и пряталась, пока они прочесывали остров? Или они даже не стали этого делать? Видно, уже знали, что Солано жил в одиночестве… Просто упаковали тело в мешок и отряхнули руки?

А почему она решила «остановить» Мигеля, который «делал больно» Люсинде? Принимая во внимание, что Мигеля мы нашли голым, как и Люсинду, я имел все основания подозревать, что он вовсе не «делал ей больно»; они просто занимались любовью. Мария их увидела, не сумела понять, что происходит, и воткнула в спину Мигелю свой нож. Люсинда пыталась ей помешать, сама получила ножевое ранение — и в страхе бежала прочь.

Кажется, все было ясно. Хотя… как знать?

— Но что с нею станется? — внезапно спросила Елизавета.

— А? — шевельнулся я, вырываясь из раздумий.

— С Марией.

Елизавета сидела подтянув колени к груди и обхватив их обеими руками. Ее макияж растрескался, тушь собралась в комки на ресницах. Волосы торчали во все стороны, словно она сушила их воздуходувкой для опавших листьев. Елизавета уже давно не крутила плечом, и я предполагал, что история со скорпионом вовсе перестала ее беспокоить.

Хотелось бы мне повторить то же в отношении ножевой раны у себя в боку. Та по-прежнему чертовски болела, и во мне зрело подозрение, что мои внутренности все же претерпели какой-то серьезный ущерб. Даже если и так, я был еще жив.

И не собирался ныть по этому поводу.

— С Марией? — переспросил я и пожал плечами.

— Судя по всему, что вы мне рассказали… — проговорил Пеппер, — вряд ли она окажется в тюрьме.

— Надеюсь, что так, — кивнула Роза. — Она показалась мне хорошей.

В отличие от Елизаветы (и меня самого, это уж без сомнений), Пеппер с Розой выглядели вполне презентабельно. Пеппер опять накинул на плечи свой лиловый пиджак; теперь, когда его болезнь отступила, он казался чуть ли не посвежевшим. Он еще жаловался на слабость и усталость, но при взгляде на него никто бы и не подумал, что еще недавно он лежал без сил. Что касается Розы, она была… ну Розой. Сияние и выносливость, свойственные юности. Ее брат мертв, ей самой едва удалось пережить ночь в кромешном аду, но похоже было, только свистни — и она в любой миг вскочит, чтобы забегать, запрыгать, подхватить плоский камень и пустить по воде блинчики…

— Я тоже надеюсь, — согласилась с ней Елизавета. — Но она все же убила двух человек.

— В тюрьму Мария точно не попадет, — сказал я, подразумевая, что, даже будь она признана виновной в двойном убийстве, судебные психиатры почти наверняка объявят ее неспособной участвовать в судебных заседаниях. И добавил для ясности: — Ее уговорят признать себя виновной, но невменяемой. Она доживет свои дни в какой-нибудь лечебнице.

— Кажется, таких приютов уже давно нет, — заметила Елизавета.

— В Мексике еще сохранились, — поправил ее Пеппер. — Для одного из выпусков своей программы я все о них разузнал…

— Вы, ребятки, такие же тупые, как и та тормозная сука.

Мы все как один обернулись и увидели Хесуса, стоящего футах в десяти от причала.

В руке он держал пистолет, который я оставил лежать на кучке нашей поклажи, — и этот пистолет был наставлен точнехонько мне в лоб.

3

Мы поскорее поднялись. Хесус был обнажен по пояс, хмур и насторожен. Он нарезал свою белую деловую сорочку на узкие полосы, которыми забинтовал себе плечо. Его грязные волосы совсем свалялись, некогда модная щетина обещала вскоре превратиться в неопрятную бородку. Он был похож на беженца — бедолагу, которому едва удалось унести ноги из очага вооруженного конфликта в одной из стран третьего мира.

— Значит, ты не покинул остров? — сказал я.

— Чтобы оставшиеся в живых свидетели бросили тень сомнения на мою версию событий?

— А где тогда каноэ? — спросила Елизавета.

— В камышах. Я утопил его на мелководье.

— Если нажмешь на курок, Хесус, — сказал я, то совершишь преднамеренное убийство.

— Ты сам убийца! Ты убил Питу.

— Когда она пыталась вспороть живот Элизе.

Хесус покачал головой.

— Толку с тобой говорить, Зед? Я пришел покончить с тобой.

— Ты не Господь Бог! — возмутилась Роза. — Ты сам Дьявол!

— Дьяволов нет, кариньо, — возразил ей Хесус. — Неужели ты так ничему и не научилась?

И сразу переключил свое внимание на меня.

— Я бы попросил тебя передать от меня привет Нитро, Зед. Впрочем, на твое счастье, в существование ада я тоже не верю.

Тут он спустил курок.

4

Пистолет звонко щелкнул. Глаза у Хесуса полезли на лоб; он еще и еще раз попытался выстрелить.

Сунув руку в карман шортов, я вынул патроны, которые в первые же минуты на причале вытащил из магазина пистолета и швырнул их в канал.

— Так и знал, что ты можешь объявиться опять, Хесус, — сказал я. — Ну, чтобы подчистить за собой. Ничто так не притягивает злодея, как пистолет, по счастливой случайности оставшийся без присмотра.

Изумление Хесуса быстро перешло в ненависть:

— Ах ты, скотина! Грязный выродок!

Елизавета протянула мне веревку, одолженную у какой-то из подвязанных к деревьям кукол, и я шагнул навстречу Хесусу.

— Мы можем проделать это по-хорошему или по-плохому, — объяснил я ему. — И, признаться, я не оставляю надежды, что ты выберешь второй вариант…

2010

Сидя в кофейне «Старбакс» на Сентрал-авеню в Лос-Анджелесе, я потягивал эспрессо-макиато и изучал спортивный раздел местной «Таймс».

Стояло начало декабря: приятная прохлада. Прогноз обещал легкий дождь ближе к вечеру. Мы с Елизаветой остановились в «Шератоне», в паре кварталов отсюда, а в Лос-Анджелес приехали специально, чтобы увидеть — подумать только! — 22-футовую стеклопластиковую скульптуру Чикен-боя. Елизавета подсела на эти так называемые «заглушки»[32] после того, как несколько лет тому