Здесь жизнь шла своим чередом, жизнь второй половины XX века, — люди учились, работали в лабораториях, обдумывали современные проблемы мироздания, и никого тут не волновало зловредное влияние какого-то сочетания восьми небесных тел. Тысячи индийских юношей и девушек, заканчивая свой рабочий день, любовались темнеющим небосводом, на котором сверкали мириады звезд, и мечтали о тех временах, когда туда, в безбрежную даль, поднимутся, наконец, и их соотечественники в фантастических доспехах космонавтов.

Новую Индию можно было видеть не только в университетских корпусах Бенареса, но и повсюду — и на стройках крупных государственных заводов, и в научных лабораториях, и у атомных реакторов, и на образцовых государственных сельскохозяйственных фермах.

За какие-нибудь десять лет правительство Неру, несмотря на саботаж крайне правых элементов, провело ряд крупных мероприятий по ликвидации феодальной отсталости страны. В результате осуществления двух пятилетних планов в Индии уже были построены три крупных металлургических завода, в том числе Бхилайский металлургический комбинат, сооруженный с помощью Советского Союза; крупный локомотивностроительный завод в Читтараджане, станкостроительный и авиационный заводы в Бангалоре, химический комбинат в Синдрии и три комплексных гидроузла — Бхакра-Нангальский, Хиракутский и Дамадарский; с помощью Советского Союза в Индии строились завод тяжелого машиностроения в Ранчи, крупная электростанция в Нивели.

Во время трех поездок в Индию мне довелось побывать на большинстве из этих новостроек, и я должен сказать, что они действительно были хорошим фундаментом строительства новой Индии.

...Вот так и закончилась история о несостоявшемся светопреставлении. Закончилась большим позором для ее организаторов. А эпилог ее я прочел уже в Москве: телеграфные агентства сообщили, что вопреки всем ухищрениям тех, кто пытался запугать и сбить с толку избирателей, выборы прошли успешно для прогрессивных сил Индии. Партии реакции потерпели оглушительный разгром, и сам основатель крайне правой партии «Сватантра» Раджагопалагария был вынужден печально заявить:

— Я признаю — это полное поражение...

Вот так-то складываются дела в сегодняшней Индии!

Апрель 1962 года

НА САМОМ ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

Я не раз бывал в Японии. Хорошо знаком с Токио и Хиросимой, бывал в Фукуоке, в Нагасаки, в Киото, Наре, Кагосиме и других городах. Знаком со многими японскими деятелями, принадлежащими к самым различным политическим направлениям. Участвовал в японских конгрессах. И все же я бы не взял на себя смелость вынести твердое и безоговорочное суждение об этой стране — уж слишком сложны и противоречивы ее политика, ее экономика, ее быт и нравы.

Вот почему я предпочитаю отдать на суд читателей лишь свои заметки о трех встречах на Японских островах, происшедших в апреле одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года, — это были встречи с очень интересными — но сколь разными! — людьми. Послушайте, что говорят сами японцы, какими думами делятся они с гостем, приехавшим из Советского Союза, что желают по своей охоте ему сообщить...

В Токио мне довелось познакомиться с почтенным деятелем, который много лет считал, что он прекрасно разбирается в опасных мыслях и отлично понимает, что такое хорошо и что такое плохо: еще в двадцатых годах японская тайная полиция доверила ему ответственный пост начальника специальной службы контроля над предосудительными мыслями. Был он уже тогда человеком в летах, и худо приходилось тому, чьи идеи шли вразрез с его убеждениями. Но вот прошло сорок с лишним лет, и некоторые бывшие коллеги этого деятеля начали задаваться тревожным вопросом: уж не заразился ли он сам, упаси бог, опасными мыслями? В своей газете — одной из самых крупнейших в Японии — он публикует полностью некоторые советские внешнеполитические документы. Оказал прямое содействие гастролям в Японии балета Большого театра, ансамбля народного танца СССР, концертам Ойстраха, Оборина. Охотно и любезно принимает гостей из Советского Союза...

Как все это понимать? Нет ли тут противоречия с прежней деятельностью контролера над опасными мыслями? Признаться, эти вопросы возникли и у меня, когда я получил любезное приглашение пожаловать на завтрак к владельцу газетного концерна «Иомиури» и телевизионной корпорации «Нихон тереби».

Поднявшись на восьмой этаж новехонького здания, мы прошли в просторный кабинет, отделанный редчайшими сортами дерева и мрамора, с шелковым потолком, артистически вышитым лучшими мастерицами древней японской столицы Киото. У подножия занимавшей всю стену акварели с изображением Фудзиямы стоял в группе людей бодрый и крепкий бритоголовый человек в роговых очках, в сером европейском костюме.

 — Сёрики, — представился он. — Мацутаро Сёрики. А это мои друзья — Юсаи Такахаси, мой вице-президент, — нам молча поклонился невысокий сухонький старичок, — Фумио Кодзима, мой главный редактор, — так же молча поклонился плотный мужчина с черными усиками на неподвижном лице, — и Тору Хаякава, мой бывший корреспондент в Москве, — худощавый человек с блокнотом столь же молчаливо склонил голову. И сразу же наш хозяин заговорил о своем кабинете, где каждой вещи, как и каждому человеку, было отведено точно определенное место и назначение. Его сотрудники не раскрывали рта, — он сам говорил все, что надлежало сказать.

Мацутаро Сёрики объяснил нам, что акварель с изображением Фудзиямы является уникальной — в Японии было изготовлено всего два уникальных листа бумаги таких огромных размеров, и вот на одном из них художник Йокояма написал эту картину. Ослепительно белая краска, которой написана снежная вершина священной горы, была привезена из Китая. Вот эти роскошные доспехи самурая, выставленные в центре кабинета, — его одежда, шлем, меч и сапоги — принадлежали знаменитому Гоэмону Исикава, который бросил вызов самому Хидэйоси, — «он был вроде вашего Стеньки Разина». А эта старинная ширма во всю стену с такими прекрасными иероглифами — о, это же исключительно драгоценная вещь: здесь рукой самого Фу Шаня, прославленного китайского каллиграфа, написаны изречения философа двенадцатого века Чжу Си, утверждавшего, что вещи имеют свои законы и что разум человека способен понять эти законы. Но самое интересное даже не в этом. Интересно другое: эта ширма имеет непосредственное отношение к установлению японо-советских дипломатических отношений...

— Но певчую птицу, кажется, не кормят рассказами, — ведь так говорят в России? — И гостеприимный хозяин усаживает всех за стол, уставленный изящнейшей посудой, в которой томятся изысканные японские яства. На каждом приборе лежит веточка цветущей японской вишни, а рядом в красивой морской раковине кипит божественный ароматный суп, подогреваемый на пылающей соли.

Так что же хотел нам рассказать господин Сёрики? Оказывается, это очень длинная и действительно интересная история. И началась она еще до того, как наш хозяин стал контролером над опасными мыслями. И даже до русской революции. Видите ли, в