Но история не может обходить стороной сложные констелляции реальной жизни и недооценивать или игнорировать тот смысл, который в свои поступки вкладывали участники и творцы исторического процесса. Историческая антропология стремится обнаружить логику, которой руководствовались люди изучаемой эпохи, даже — и в особенности — если эта логика может показаться, с нынешней точки зрения, иррациональной, странной, нелепой. Средневековый феодал, сжигая на глазах других рыцарей конюшню с дорогостоящими лошадьми или засевая поле монетами, безумен с точки зрения норм экономического поведения, принятого в буржуазном обществе, но с точки зрения феодальной этики, ориентированной на демонстрацию доблестей, в том числе расточительности, он вел себя пусть экстравагантно, но вполне логично.

Картина исторической действительности, выступающая в лаборатории исследователя, в огромной мере определяется тем вопросником, которым он руководствуется при анализе источников, и чем богаче анкета, чем активнее исследовательская пытливость, тем больше эти памятники могут сообщить историку. Новые вопросы, часть которых была выше бегло упомянута, будучи заданы источникам, стимулируют раскрытие заключенных в них тайн, продвижение вглубь, обогащение науки новыми результатами. Но дело отнюдь не сводится к «расцвечиванию» сухой канвы исторического повествования экзотическими красками. Речь идет о куда более серьезном сдвиге в «ремесле историка», касающемся самого существа дела.

Историческая антропология ставит перед собой задачу исторического синтеза, преодолевая разобщенность социального и культурологического принципов исследования. Значимость этого подхода заключается в попытке наполнить социально-экономическую действительность человеческим содержанием и понять духовную жизнь общества как неотъемлемую сторону социального организма, в качестве необходимого компонента его функционирования. Иными словами, задача заключается в более углубленном и емком истолковании самого социального.

Новые подходы к осмыслению истории диктуют необходимость преодоления разобщенности наук о человеке. Углубленное понимание мировидения людей разных эпох, изучение их сознания и поведения требуют применения междисциплинарного или, точнее, полидисциплинарного исследования. Надобно объединение усилий историков, этнологов, демографов, социологов, философов, филологов, искусствоведов, усилий всех специалистов, которые изучают те или иные аспекты человеческого поведения и соответствующей картины мира, складывающейся в сознании людей на определенной стадии развития общества и в рамках определенной культурной традиции. Во всех упомянутых науках содержится возможность синтезированного подхода, но такие возможности должны быть выявлены и скоординированы в общем контексте антропологически ориентированной истории.

В области исторического знания, изучающего системы чрезвычайной сложности, системы, в которых материальное и идеальное переплетены и слиты воедино, полидисциплинарный подход представляет собой объективную неизбежность. Историк не вправе замыкаться на относительно узком аспекте исследования. Расширение кругозора ученого и завоевание им позиции глобального охвата исторической действительности неизбежно приводят к интенсивным контактам и сотрудничеству с представителями других научных дисциплин.

Обращаясь к опыту зарубежной историографии, нужно подчеркнуть, что ею накоплен большой фонд новых наблюдений, подняты пласты источников, анализ которых обогатил историческую науку. Во французской, итальянской, западногерманской, американской историографии имеется немало ценных исследований, освещающих проблемы мировидения, ментальности людей Античности, Средневековья, Нового времени. Этот опыт еще не изучен нашими историками должным образом. Нельзя отделываться критикой буржуазного мировоззрения тех или иных историков, не проникая в их исследовательскую лабораторию. Пора осознать, что наряду с грузом идеализма и всяких иных философских и идеологических систем, мимо которых, разумеется, нельзя проходить, у современной немарксистской науки имеется еще и другая сторона — профессионализм, и подчас высокие, детально разработанные методы исследования, доступ к архивам и исчерпывающая информированность о текущем ходе науки, прежде всего в области всеобщей истории. Поэтому внимательное и углубленное изучение опыта антропологически ориентированной зарубежной историографии, выявление того ценного, что, как подчеркивал В. И. Ленин, может дать труд даже реакционного по своим взглядам специалиста, представляется важной задачей советских историков.

Однако множественность исследовательских приемов, наблюдаемая в зарубежной историографии, не привела к выработке целостной стратегии научного поиска в области исторической антропологии как направления исторического исследования, призванного осуществить синтез социального и культурологического подходов. Остаются непроясненными теоретические и методологические основы историко-антропологического подхода. За «деревьями» (массой частных исследований по отдельным проблемам ментальности) еще не видно «леса» — целого, т. е. конечного смысла работ в указанном направлении. Не определена должным образом магистральная линия исследований, которые рассматриваются скорее как самоцель, нежели как средство всестороннего раскрытия существа общественной жизни. Постулаты истории как науки о человеке, сформулированные в свое время М. Блоком и Л. Февром, оказались в известной степени затемненными в трудах некоторых их последователей. Совершенно необходимо разработать стратегию научного поиска, которая преодолела бы разобщенность многочисленных конкретных исследований и придала бы им объединяющий смысл.

Именно поэтому рассмотрение антропологического подхода к истории учеными-марксистами является неотложной задачей. По выражению историка-коммуниста М. Вовеля, между марксистской и немарксистской историографией существовало как бы неписаное «джентльменское соглашение»: первые сосредоточивали свои усилия на изучении социально-экономической истории и истории классовой борьбы, отдавая вторым «на откуп» проблемы истории духовной жизни, в особенности ментальности. Ныне, говорит Вовель, подобное «разделение труда» уже несостоятельно, и нет таких отраслей исторического знания, которые закрыты для ученого, вооруженного историко-материалистическим методом. Полагаю, что М. Вовель прав.

Но нельзя научиться плавать, оставаясь на берегу, — методологические размышления должны питаться от живого древа познания, от конкретной исследовательской практики. Поэтому первоочередные задачи, которые, мне кажется, стоят перед нашей наукой, заключаются в интенсивном освоении имеющегося опыта, отечественного и зарубежного, в выявлении сильных и слабых сторон тех подходов, которые применяются на путях историко-антропологических изысканий, и в разработке теории и методологии антропологически ориентированного исторического исследования.

Нужно решительно преодолевать невежество в данном вопросе, которое остается уделом большинства наших историков, методологов и философов, занимающихся теоретическими вопросами исторического познания. Необходимо наладить службу информации, которая оперативно знакомила бы нас с новыми работами в этой отрасли знания. Я полагало, что у полидисциплинарного подхода, в котором нуждается новое направление исторического знания, имеются два аспекта. Первый — овладение самим историком знаниями в области филологии, лингвистики, социальной психологии, истории искусства, семиотики, преодоление ремесленной узости и замкнутости. Но для этого необходима специальная и трудоемкая подготовка специалиста широкого профиля. Однако «нельзя обнять необъятное».

Отсюда важность другого аспекта междисциплинарности — взаимодействия работников разных наук. Если рассмотреть научную жизнь отечественных гуманитариев на протяжении последних полутора-двух десятилетий, то нетрудно убедиться в том, что творческое сотрудничество историков с представителями смежных наук о человеке уже становится реальностью. И это отрадно. Однако не вызывает радости тот факт, что подобное взаимодействие осуществляется по большей части на периферии исторической науки, помимо и вне ее устоявшихся институциональных форм. Иначе говоря, междисциплинарные исследования до недавнего времени не поощрялись и не планировались, на них смотрели с известной подозрительностью. Необходимо смелее менять отношение к рассматриваемому научному направлению, вне сомнения, высокоперспективному, и создать условия для его развития. Главный вопрос — это, разумеется, научные