Шрифт:
Закладка:
Идегей-мурза заставил себя улыбнуться, но почему-то не испытывал радости. Его удивили слова дервиша о том, что ему довольно легко досталась знаменитая сабля Тамерлана.
Великий хромец никогда не слыл простодушным и рассеянным, наоборот, он, как никто, держал руку на пульсе и никогда не упускал своего. Такие мысли приводили к неутешительному результату: Великий эмир не возражал, чтобы дервиш рылся в его вещах, а значит, в сабле, принесенной оборванцем, что-то было не так.
Идегей-мурза не стал разочаровывать тестя, находившегося на вершине блаженства, и, нахмурившись, отправился к своему шатру.
Тохтамыш же гордо прошествовал к воинам, сидевшим у костра в ожидании кушанья и болтавшим с кузнецом, всегда ходившим в походы с ханом Золотой Орды. Он быстро дал приказ обезглавить дервиша и сделать это где-нибудь подальше от лагеря, а потом, не изменившись в лице, протянул мастеру саблю.
– Мне нужно то, что спрятано в ее рукоятке, – бросил Тохтамыш. – И побыстрее. Войско Тамерлана может атаковать нас с минуты на минуту.
Мастер поклонился, взял саблю, взвесив ее в могучей руке, и пошел к обозу за своими инструментами.
Он провозился с оружием больше часа и, окончательно убедившись, что в сабле ничего нет, поспешил сообщить об этом своему господину.
Глава 59
Черноморск, наши дни
Когда Волошин подогнал свою любимую «Ладу» к дому, где находилась квартира Ставицкого, он подумал, что некоторым в жизни очень даже повезло. Дом принадлежал самой крутой строительной фирме на побережье, чьи квартиры славились большими, просторными комнатами и высокими потолками.
Геннадий поднял голову, посмотрел на балконы с белыми колоннами, выходившие на море. Да, вид с них должен быть захватывающий.
Валентин с видом хозяина кивнул охраннику, угодливо распахнувшему дверь, и, гордо вскинув голову, стал подниматься на третий этаж, пренебрегая лифтом.
Следователь и оперативники семенили следом.
– Я так полагаю, вам потребуются понятые, – со знанием дела проговорил Ставицкий и, не дождавшись ответа, позвонил в квартиру напротив. – Здесь живут пенсионеры, они всегда дома.
Виталий бросил на него удивленный взгляд, но ничего не сказал.
Дверь открыла симпатичная старушка с короткой стрижкой, чем-то напоминавшая Маргарет Тэтчер.
– Тетя Клава, – произнес Валентин, улыбнувшись женщине, – мы просим вас с Иваном Сергеевичем быть понятыми.
Старушка торопливо закивала и вскоре вышла на лестничную клетку с мужем, тоже довольно симпатичным старичком.
Ставицкий достал ключ и сунул в замочную скважину.
Дверь распахнулась. Ольга стояла в коридоре, как всегда, с гневным лицом и бокалом руке.
– Ты привел гостей? – удивилась она, взглянув на полицейских. – Разве сегодня какой-то праздник?
Тетя Клава и ее муж жались у порога, не решаясь войти. Видимо, они тоже побаивались молодую хозяйку.
– Оля, это полиция, – Валентин говорил спокойно, но левый глаз нервно дергался. Нелегко было сдавать свою жену.
Она вскинула темные ровные брови:
– Полиция? Что же они у нас забыли?
Ставицкий подошел к ней и взял за руку:
– Оля, только чистосердечное признание смягчит твою вину.
Она дернулась, будто от удара током:
– Ты о чем?
– Ты убила тетю Машу, – продолжал Валентин, глядя ей в глаза. – И должна признаться в этом.
Женщина бросила бокал на пол и закричала:
– Я убила тетю Машу? И ты уже привел полицейских, чтобы меня арестовали? Да ты в своем уме? – Она потянулась к мобильному: – Я немедленно звоню папе. Учти: после моего звонка в тюрьму отправишься ты.
Следователь и оперативники молчали. Женщина нервно искала телефон отца, а потом, набрав его, долго слушала длинные гудки.
– Какого черта мне нужны родственники, которым в нужный момент не дозвонишься? – визгливо крикнула она, швырнула телефон в угол, а потом набросилась на полицейских: – Как я понимаю, мое слово ничего не значит? Что ж, делайте, что хотите. Только сразу предупреждаю, что на всех подам в суд. И прежде всего на тебя, любимый муженек. За клевету.
Валентин подошел к серванту в середине комнаты и, открыв верхнюю дверцу, достал какой-то сверток.
– Оля, ты думала, сюда никто не заглянет? – Валентин протянул находку Волошину.
Тот развернул полиэтиленовый пакет и вытаращил глаза.
Перед ним, вымазанные в крови, лежали старые подсвечники.
Ольга попятилась, ее лицо внезапно стало серым.
– Что это? Это не мое.
– Я так полагаю, что это орудие убийства, – твердо сказал Валентин. – Я не ошибаюсь, товарищ следователь?
Волошин покачал головой:
– К сожалению, не ошибаетесь.
На Ольгу было страшно смотреть.
– Это не мое, – повторяла она. – Я не знаю, как это здесь оказалось. Клянусь вам, я ее не убивала. Я действительно вчера вспылила и поехала к этой Богдановой, чтобы высказать ей все, что о ней думаю. И я высказала… Только она не обиделась, пригласила меня в квартиру и напоила чаем. Мы долго разговаривали… Мария Петровна убеждала меня, что брак – это святое дело, что мы должны уступать друг другу. Может быть, это звучит неправдоподобно, но я пожалела о своем поступке и попросила прощения. Клянусь вам, когда я выходила из ее квартиры, она была жива. В половине первого я приехала домой, и охранник это подтвердит.
Геннадий смотрел на нее и понимал, что верит этой взбалмошной женщине. Да, Богданову убили между двенадцатью и часом ночи. Да, найденные подсвечники говорили не в ее пользу, но что-то не сходилось.
Допустим, Ольга убила Богданову в состоянии аффекта, но какого черта она притащила в дом орудие преступления? Почему не выбросила? Это наводило на разные мысли.
– Мне собираться в тюрьму? – Во взгляде внезапно Ольги проступила покорность судьбе.
Она хотела что-то добавить, наверное, что ее выручит отец или что она не убийца, но Геннадий вдруг
