Едва дыша, я глядела, как с корабля Харальдссонов бросают якорь, и слышала, как моряки призывают Онгвен быстрее грести по беспокойному морю.

Да как они посмели! Как посмели заявиться в мой город и украсть то, что принадлежит моему сыну? Я выбросила руку и почувствовала, как переполнявшая меня сила вырвалась наружу огнем, пламенем и дымом. Все случилось так быстро, что я не успела ни на что повлиять. Моя ладонь извергла такую мощную молнию, что нас с Фальком отбросило на землю.

– Что это было? – спросил Фальк, откашливаясь и поднимаясь.

– Удар… молнии, – ответила я, дрожа всем телом.

Фальк похлопал себя по тунике и огляделся в поисках следов попадания. Вдруг его глаза расширились.

– Корабль! Корабль в огне!

Он отвесив челюсть наблюдал, как гигантские языки пламени пожирают паруса корабля, а в небо поднимаются темные столбы дыма. Ветер донес до нас истошные вопли команды Харальдссонов. Моряки, мгновения назад обращающиеся к Онгвен, теперь отчаянно взывали к своему Богу о спасении.

Онгвен опустила весла. Когда корабль вместе с командой пошел ко дну, она оглянулась и посмотрела на нас. Затем схватила веревку и осторожно обвязала ее вокруг пояса. Даже с такого расстояния я видела, что ее стройное тело закутано в огромную мантию Глуниарна из медвежьей шкуры. Она такая толстая, что один только вес…

– Нет! – Я забежала в воду, чувствуя, как волны хлещут о мои бедра.

Фальк догнал меня, обхватил за плечи мощными руками и потащил назад к берегу.

– Тебя же унесет в открытое море.

– Заставь ее вернуться, Фальк! Ты же умеешь плавать. Пусть она вернется!

Он покачал головой, не ослабляя хватки.

– Тор разгневан, Гормлат. Он поразил молотом корабль Харальдссонов, потому что они предали Ситрика. Только ему судить, что станет с Онгвен.

В его сильных руках я не могла и пошевелиться, но до последнего отказывалась отвести взгляд от беглянки. Когда ее лодка угодила в морской вал, Онгвен почти полностью исчезла за нагромождением беснующихся волн. Отчего же она так поступила? У нее ведь было все: Ситрик, ребенок, золото и украшения, которым завидовал весь Дублин. Зачем ей понадобилось подвергать мужа унижению? Нет, Онгвен не заслуживает быстрой смерти. Ее надо живьем разорвать на клочки.

– Фальк! – вскричала я. – Заставь ее вернуться. Сядь в другую лодку и приведи ее к берегу.

– Слишком поздно, – тихо молвил он. – Ее уже не спасти.

Я взглянула на море. Когда следующая волна разбилась о берег, на ее гребне показалась пустая лодка. Она недолго скользила по воде, едва удерживаясь на краю, а затем ненасытное море разверзло серую пучину и утащило ее на дно.

Клон Уик Нуйш, 999 год

Фоула

Король Бриан и его сыновья возглавляли манстерскую процессию, а за ними шеренгами по двадцать человек следовали воины. Те, кто мог позволить себе скакунов, ехали в первых рядах. Я хорошо знала лошадей и понимала, что они чувствуют настроение всадников, и то, что они спокойно вышагивали бок о бок, многое говорило об их выездке.

Верховный король Шехналл и его клан ждали на противоположной стороне равнины. Я считала, что король Бриан привел с собой шестьсот воинов из чрезмерной осторожности, но я ошибалась. Сопровождение Шехналла вдвое превышало наше.

Я ехала в задних рядах вместе с принцессами и их спутницей Кивой, со всех сторон нас окружали отборные воины короля. Предупреждение Колмона никак не шло у меня из головы: «Томас думает, что дело кончится побоищем». Я огляделась. К западу от равнины раскинулся лес… Если что-то пойдет не так, я скроюсь в густых зарослях, и смертные воины ни за что не отыщут меня.

А как же Бейвин и Слойне? Головы девушек, едущих рядом со мной, этим утром занимали другие заботы. Бейвин изучала Шехналла и его воинов с детским любопытством, иногда поглядывая на Слойне в поисках поддержки. Та улыбалась, поймав взгляд сестры, но едва Бейвин отворачивалась, на глазах старшей выступали слезы.

Над тихой равниной послышались звуки рога. Отец Маркон, все такой же безрадостный, как и обычно, правой рукой поднял над головой деревянную шкатулку. Так он подал знак, что нам можно двигаться навстречу верховному королю.

– Внутри лежит шип из тернового венца Иисуса, – шепнула Слойне младшей сестре, пока наши лошади неспешно шагали вперед. – По крайней мере, так утверждает отец Маркон.

– А зачем он привез шип сюда? – спросила я. Возможно, мне следовало об этом знать, но я понятия не имела, для чего он мог сгодиться на встрече двух королей.

– Оба короля обязаны касаться его, принося клятвы, – объяснила Слойне. – Отец Маркон говорит, что если кто-то из них потом нарушит слово, Господь сразит клятвопреступника и проклянет его душу, обрекая на вечные муки в аду.

Я с интересом взглянула на шкатулку. Раньше ирландский народ внимал учениям Туата Де Дананн. Да, законов было куда меньше, а виноватых судили не так строго. Наши предки проповедовали мир и любовь, но, надо признать, не чурались и озорства. Новая религия принесла совсем иные порядки. Иисус говорил о мире, прощении и благонравии, но христианство не оставляло места для ошибок, называя их грехами. Адское пламя в равной степени страшило и бедняка, и короля. Впрочем, сегодня это даже к лучшему, и я надеялась, что оба короля достаточно искренне уверовали в Сына Единого Бога, чтобы бояться клятвопреступления. Я взглянула на Бриана. Однажды он уже нарушал неприкосновенность убежища. Удержит ли шип из тернового венца его от других зверств?

Когда мы приблизились к воинству Мита, кто-то выехал из первых рядов нам навстречу. Этот мужчина был с головы до пят замотан в дивные шелка темно-красных и фиолетовых цветов и выглядел истинным королем.

– Это он, – шепнула Слойне сестре. – Шехналл.

Бейвин вытянула шею в попытках разглядеть всадника. Ее полная надежды улыбка поникла, и я прекрасно понимала почему. Я еще не видывала смертного, выглядящего столь же сурово, как верховный король Шехналл, и на его угрюмый вид не могли повлиять даже роскошные одежды.

– Не доверяй ему, Бейвин, – прошептала Слойне. – Но и не волнуйся понапрасну. Я обязательно заставлю папу вернуть тебя домой до конца года.

Бейвин кивнула. Ее щеки горели, а грудь быстро вздымалась под шелковым платьем. Она слишком юна и невинна для заложницы чужих честолюбивых игр. Теперь я жалела, что ничего не сказала Мурхе минувшим вечером. Я могла предложить