было столько, что приходилось выбирать, о чём писать.

Иногда он записывал свои сны, не все, конечно, если записывать весь тот бред, который обыкновенно сниться человеку, никакой бумаги не хватит. Нет, он записывал те, которые производили на него наиболее сильное впечатление и были и в самом деле логичны и структурированы. Хотя и оставались не более, чем просто сны.

Зачастую ему снилась Аля. И в такие минуты ему не хотелось просыпаться. Там, во сне она была живой. Весёлой, нежной и живой. От таких снов становилось грустно, потому что приходилось просыпаться. А в реальности Али уже не было.

И да, он сделал запись о смерти Али. И нет, страницы не были залиты слезами или кровью, на них не было словесного заламывания рук и обращения к Богу с сакраментальным вопросом "За что?" и "Почему?"

Просто дата. Просто запись: "Алю убили".

— Надо кое-что п-проверить. Ты же там записывал истории беженцев, так? — Алексей продолжал держать руку навесу.

— Иногда, да, — он всё-таки передал блокнот Алексею. — И что?

— Может и ничего, но я хочу для начала убедиться, — он стал перелистывать страницы, быстро пробегая их глазами.

Иногда он останавливался на какой-то записи, вчитывался более подробно, потом опять листал дальше. Иногда возвращался обратно.

— Я оставлю у себя? — спросил он у Влада. — Обещаю вернуть.

Влад только пожал плечами в ответ, мол поступай как считаешь нужным. Делать в столовой ему было больше нечего. Набросив выданную куртку, он собрался отправиться в свою палатку. Надо было выспаться, того и гляди, пограничник решит сорваться с места и отправиться в Москву, о чём он как-то обмолвился в разговоре с Владом. Или ещё куда. Кто знает, что у него в голове.

— После допроса тебя что-то насторожила, я правильно понял? — внезапно решил спросить Влад. — Если это касается нас, не хотелось бы быть в роли слепых котят.

Лицо пограничника, листающего дневник, стало серьёзнее, чем обычно и как будто бы замерло. Всё-таки скрывать эмоции получается не всегда. Он оторвался от чтения и взглянул на Влада.

— Это касается всех нас, Влад, — ответил он. — Но пока я ничего рассказать не могу. Надо разобраться.

Оставалось лишь молча удалиться, тем более, что спать хотелось всё сильнее и сильнее.

Выйдя из палатки соловой он направился к своей почти через весь лагерь. Поравнявшись с дорогой, он увидел, скопившиеся автомобили с тюками на крышах и в оттопыренных багажниках. Нет, это не были люди из города. Вряд ли там оставалась хоть какая-то рабочая техника. Скорее всего, какие-то другие беженцы, которые решили, что оставаться в их населённом пункте без снабжения не имеет смысла.

Часть народа толпилась у автомобилей, как правило, это были мужчины, скорее всего, отцы семейств. Женщины и дети сидели внутри, ожидая дальнейшего развития событий.

Военные в защитных костюмах осматривали транспорт и пассажиров, делая замеры радиационного фона. Если будет превышение норматива, их отправят в "душевую", а заражённые пожитки так и вообще отправят на утилизацию. Но судя по происходящему, пока всё было спокойно.

Людям предложили остаться в лагере, но колонна из нескольких автомобилей явно намеревалась проехать дальше после улаживания формальностей и получения пропусков, которые им теперь однозначно понадобятся. Без бумажки ты букашка…

Задерживать без лишней необходимости их никто не собирался, так как совсем скоро здесь могла возникнуть совсем другая проблема — нехватка мест для всех пострадавших. Поэтому командование проводило вынужденную сортировку.

С неба начинал падать редкий снег, но учитывая спокойствие военных и мерное потрескивание дозиметра, можно было понять, что пока осадки не представляют радиационной опасности. Да, теперь даже снег может быть опасен так, как никогда до этого не был.

Наконец, Влад дошёл до палатки, в которой им местное командование выделило три койки. Он прошёл через всю палатку туда, где у самой брезентовой стены лежала, накрывшись шерстяным одеялом, Джессика, и присел на край своей, стараясь не шуметь и не разбудить невольную спутницу.

Американка лежала, отвернувшись на раскладной кушетке и спала. Так, по крайней мере, показалось Владу. Он бы и сам не прочь был забыться сном. Второй день в лагере их допрашивали по несколько часов, что выматывало само по себе.

Внутри палатки было тепло, обогреватель, как и освещение работали от переносного дизельного генератора, мерно тарахтящего где-то за брезентовой стеной. Налетающий порывами ветер периодически запускал по стенам волны, из-за чего брезент хлопал подобно полощущимся парусам.

— Влад? — не оборачиваясь, подала голос Джессика.

Он в очередной раз удивился тому, как хорошо она говорит по-русски. Почти без акцента. Свои же знания в английском языке Влад постепенно терял, не имея нормальной практики общения, а просить Джессику, по понятным причинам, было не к месту. Не до жиру, быть бы живу, как любила говорить его прабабка, сначала потерявшая мужа в Финскую войну, а потом братьев в Великую Отечественную, и испытавшая на себе все прелести немецкой оккупации с венгерским душком.

— Да, — откликнулся он.

— Как ты думаешь, куда он нас ведёт? — она тщательно подбирала русские слова, стараясь не делать ошибок в падежах и склонениях. — И зачем?

— Я знаю не больше твоего, Джессика, — и это было правдой. — Только то, что он рассказал нам тогда, в полиции.

— Ты ему вообще веришь? — её голос был уставшим и слегка осипшим.

Плакала? Может быть. Учитывая всё ими пережитое и то, что пограничник особенно не деликатничал, когда сообщал, что город, в котором жили её родители, был также уничтожен. Понятно, что надежды на то, что они смогли выжить, были, мягко говоря, призрачными.

Одно дело остаться в живых во время взрыва боеголовки, другое дело — выжить после: воздух наполнен радиоактивными частицами, фонит буквально всё вокруг, ну и дождь, тот самый радиоактивный дождь, который выпадает образовавшегося облака.

Так что если вы каким-то чудом выжили в время взрыва, не испарившись во время вспышки, а оказались на достаточном удалении от эпицентра и вас не разорвало взрывной волной и не завалило обломками, то у вас всегда есть возможность схватить дозу, надышавшись радиоактивной пыли или попав под такие же осадки.

— Я уже не знаю, чему верить. Мир перевернулся с ног на голову, и долбиться башкой об асфальт, — замотал головой Влад и провёл ладонями по лицу. — Знаю только, что у меня пока есть хоть какая-то цель в этой жизни. А иначе что? Воевать? Это какая-то другая война. Всё кругом горит, но вражеских войск не видно. Просто взять автомат и пойти убивать, надеясь, что американская пуля прекратит всё это, я… я не знаю…

Он запнулся,