Шрифт:
Закладка:
— Ещё один вор нарисовался. На стрёме небось стоял? Что, и ключи уже успел свистнуть? Хорошо, что я за ними решил вернуться, чуйку не пропьёшь… — И повернувшись к собаке гаркнул, — …Марс, фу, ну хватит, ко мне!
Псина отступила, но была готова кинуться на Алека при первом его неосторожном движении. Куртка у него зияла дырами обнажая кожу. В темноте другие повреждения разглядеть не получалось, но кисловатый запах крови было не спутать ни с чем. Алек выглядел совершенно несчастным, он сжимал зубы, удерживая боль внутри, губы побелели от напряжения.
— Придурок! — Павел с силой пнул стекло клетки, больше не сдерживая эмоций. Через узы меня затопили его волнение, горячая злость на Алека, на себя и ревность, от которой сводило зубы, а сквозь них алой нитью тянулась безысходность. Беспомощность пополам с отчаянием. Некому было прийти на помощь. Барон — слишком далеко, а больше никому до наших судеб нет дела. Нас загнали в угол, как крыс. Ослепили, запугали и теперь готовились сломать хребет, с хрустом впечатав в асфальт.
— Ключи, — приказал старик, протягивая руку к скрючевшемуся на земле Алеку, но тот только упрямо посмотрел снизу вверх. Мокрая от дождя чёлка прилипла ко лбу, делая его совсем мальчишкой. Сторож нехорошо улыбнулся. Лохматая псина с не сводила с него взгляда чёрных, точно потухшие угли, глаз.
— Клю-чи, — по слогам повторил старик, взявшись за ружьё. — Или хуже будет.
— Господи, да отдай ему их! — крикнула я. Алек не шевельнулся. Ухмыльнувшись Марсику, сторож коротко бросил:
— Фас!
Псина зарычала, обнажив клыки, и в тот же миг, я сделала мысленный шаг, падая в её глаза. Точно в чёрные дыры провалилась…
Сцена 21. Пустая коробка сока
Меня обступили запахи, напряжение перехватило мышцы. Пульс стучал в висках. Мой хозяин. Мой друг. Вожак моей стаи отдал приказ! Я чуял злость моего хозяина. Она затапливала, душила, требовала выхода. Сейчас!
По шерсти стекали редкие капли дождя, до ушей доносились стрёкот и шорох из других вольеров, а ещё я отчётливо слышал стучащие барабаны сердец незваных гостей.
Приказ: “Фас”, — всё равно, что нажать на курок. Передо мной, стискивая раненую руку, сидел человек воняющий стыдом и страхом, точно раненый заяц, обессилевший от погони. Шея белела, как флаг поражения. Не терпелось почесать о неё свои клыки. Хозяину бы это не понравилось… Хозяин разрешает кусать только руки и ноги… Но мысль вцепиться в горло, маячила перед глазами, а все другие тонули в липком, тягучем мраке, что появился из неоткуда. Который шептал и подталкивал.
Я припал к земле, готовясь к прыжку. Я чуял эмоции хозяина — отвращение, предвкушение… из моего горла вырвался низкий хрип.
“Нет. Я не хочу. Стой… стой!”, — хлестнули мысли, с кровью отрывая мой человеческий разум от разума пса. “Остановись!” — отчаянно крикнула я, пытаясь задержать прыжок, но чужое тело мне не подчинялось, чужой разум меня не понимал, чужие глаза приковала белая шея Алека, в которую целили мои-чужие клыки. Собака меня не слышала, зато я слышала её. Знала то, что она собирается сотворить.
С ужасом я понимала, Алек не успеет увернуться. Ещё пара мгновений, и я сомкну смертоносные челюсти на его горле, почувствую вкус крови, услышу его хлип в паре сантиметров от своего уха.
От беспомощности хотелось рыдать, но сторожевой пёс не разделял этих сентиментальных порывов. Он, кажется, вовсе не замечал моего присутствия.
Всё двигалось, как в замедленной съёмке. Собачьи лапы оторвались от земли, а я погрузилась в отчаяние. Чужие эмоции давили. У пса злости было хоть отбавляй, но сама я барахталась в страхе.
Сторож смотрел на Алека с ухмылкой, достойной маньяка. Я постаралась возненавидеть, разбудить в себе гнев. Но страх за Алека всё затмевал. Чувств было недостаточно, чтобы проснулась Тень — моя последняя надежда.
Внутри что-то хрустнуло, раскололось, как яйцо Кощея, и спрятанная там игла вонзилась в сердце. “Выбора нет”, — сказала я себе и решительно потянулась к окружающим меня эмоциям пса — его злобе, втягивая её через несуществующее лёгкие. Чернота наполнила меня так же просто, как если бы это был воздух. Лопатки пронзила дрожь. Тень проснулась.
Тело пса дрогнуло, болезненно сжалось прямо в полёте, упало на бок в шаге от испуганного Алека. Спасён! Игнорируя боль удара, я заставила собаку подняться на трясущиеся лапы. Неожиданно, та послушалась. В вольере за стеклом, я видела растерянного Койота, бережно придерживающего моё бесчувственное тело. Чуяла его испуг и ещё что-то щемящее, печальное, ярко-горькое, исходящее от его кожи, когда он смотрел на меня в теле пса.
— Марсик! — окликнул пса старик. Тот хотел броситься на зов, но я не дала, злорадно удерживая на месте. Он был под моим контролем! Из пасти вырвался скулёж, глупый Марсик не понимал в чём дело.
— Фас, Марсик, фас! — повторил Питон чуть сбившемся голосом, но я крепко вцепилась в сознание пса. Присвоенная злость служила крепкими поводьями, за которые мне помогала держаться чужая сила. Сила Тени, разбуженная злостью… Та самая сила, что столкнула Алека с крыши и чуть не задушила Илону в её собственном доме. Опасно было прибегать к такой помощи, но выбора не оставалось.
“Так, что дальше?” — мысли вязли, с трудом удавалось вспомнить, зачем я здесь. Нутро крутило от желания расквитаться с обидчиком. Пёс снова заскулил.
Заставив своё-чужое тело медленно обернуться, я снизу вверх посмотрела на хозяина.
— Ну что ты, Марсик, ударился? Иди сюда… Убей меня… — злоба вязкой массой заливала глаза и уши. — Вцепись мне в шею, — стекала по свалявшейся шерсти, — попробуй на вкус душу…
Мы так голодны… — шептал хор голосов.
Сторож похлопал по бедру, подзывая ближе, а я смотрела только на Эмона старика, ощущая, как где-то в области желудка пульсирует от невыносимого голода. Слюна наполнила пасть потекла наружу вязкими каплями. Сожри его для нас… Я шагнула ближе, подушечками лап ощущая холод и влагу асфальта.
— Марсик, глупый пес… — кажется старик что-то почувствовал, через нос я втягивала его недоумение и настороженность, а в следующую секунду молча бросилась вперёд, впиваясь в его костлявое бедро, стискивая челюсти, тряся
