– Татьяна Владимировна.

Киваю, несколько раз мысленно повторяя ее имя.

– Мам, садись, – Дима кивает на обеденный стол. – Ангел, давай я накрою.

– Ой, нет, я сама.

– Геля, не спорь, – строго говорит Дима.

– Тогда можешь… м-м-м… помочь мне. В смысле я тебе.

Залившись густым румянцем, сбегаю в кухонную зону подальше от прожигающего взгляда Татьяны Владимировны. Блин, еще имя такое. Мою маму звали Татьяной, и у меня с этим именем не самые приятные, даже можно сказать кошмарные ассоциации.

– Я нашла реабилитолога, – говорит Татьяна Владимировна, когда мы с Димой расставляем блюда на столе.

– Спасибо, – произношу, бросив на нее быстрый взгляд.

– Дима, завтра к одиннадцати надо  подъехать к нему, показать Ангелину.

– Завтра я не могу, – поворачиваюсь к Диме. – У меня консультация.

– Во сколько? – спрашивает он.

– Назначена на девять.

– Мам, скинешь контакты реабилитолога, я разберусь.

– Не сомневаюсь, – задумчиво произносит она, наверняка сверля взглядом мою спину, когда я отхожу на кухню. Позвоночник печет.

– Дима, принеси, пожалуйста, салфетки, – прошу я, подходя к столу.

– Уже несу.

Наконец после нескольких минут суеты и десятка моих микросмертей от страха и смущения, мы рассаживаемся за столом и приступаем к ужину.

– Жить вы собираетесь здесь? – спрашивает Татьяна Владимировна.

– Ну да, – отвечает Дима. Я молчу. Мне сказать нечего. Да и боюсь я.

– Что по этому поводу говорит папа?

На этом вопросе я давлюсь рыбой, а Дима аккуратно постукивает мне по спине. Но больше всего удивляет его мама. Она начинает… хлопать в ладоши. Мы с Демоном поднимаем на нее взгляд и застываем с немым вопросом.

– Высокочастотный звук помогает лучше похлопываний, – сухо комментирует она и берет в руку бокал с безалкогольным вином, которое налил Дима.

– Спасибо, – хриплю и опускаю взгляд в тарелку. Дима продолжает ласково гладить меня по спине.

– Мы хотим пожениться, – произносит Демон, и я радуюсь, что не успела донести до рта вилку с едой, потому что это заявление просто сшибает меня с ног. Но спорить с ним в присутствии его мамы я не решаюсь.

Татьяна Владимировна прочищает горло, а я украдкой смотрю на нее. Поджатые губы и свирепый взгляд, которым она сверлит сына, заставляют меня отвести свой и смотреть в сторону.

– Сынок, можно тебя на минутку?

– Может, поедим, потом поговорим? Хотя говори тут, у меня от Гели секретов нет.

– Дима, на минутку, – строже произносит она, поднимаясь на ноги.

– Ангел, мы сейчас вернемся, – он встает и целует меня в макушку, а я киваю.

Как только они покидают гостиную, я откладываю вилку и, взяв в руку стакан с водой, жадно пью. До меня доносятся только негромкие голоса, но слов разобрать я не могу. Мне адски хочется услышать, о чем они говорят, но, в конце концов, не пойду же я подслушивать! А потом мама Димы слегка повышает голос, и до меня четко доносятся ее слова:

– Это предательство, Дима! И я согласна с отцом!

– А ты в курсе, что он продолжает вариться в криминале? – зло рычит мой Демон.

– Ты думаешь, я слепая? И к дурам вроде не причислена. Я знаю все. Мое молчание еще ни о чем не говорит. А вот ты связался с дочкой кровного врага. Дима, ее отец убил… – она делает секундную паузу, а потом продолжает: – Илью. Я против мести, но связывать свою жизнь с Полковниковой…

– Ее фамилия Холодкова.

– Да хоть Иванова, она его дочь! – резче произносит Татьяна Владимировна, а я сжимаюсь от одного только тона.

– И это единственное, в чем она виновата! Просто родилась не у тех родителей, мам!

Как Диме не страшно с ней так разговаривать? Хотя Демон, как говорят его друзья, “отключенный”, кажется, для него вообще не существует авторитетов. А еще до безрассудства бесстрашный.

– Ты привел в свой дом дочку врага семьи, – настаивает его мама. – Предал память Ильи. Что дальше, Дима? Перейдешь на сторону Полковникова?

– Мам, я люблю ее, – говорит Дима, а потом понижает голос, и дальше я их уже не слышу. Не только из-за того, что они разговаривают негромко, но еще и из-за шума в ушах.

Прикрыв глаза, прячу лицо в ладонях. Войну затеяли отцы, Дима был слишком настойчив в своих ухаживаниях, добиваясь меня. Но чувство вины внутри меня растет такое, словно все это сделала я. И брата его убила, и Диму втянула в отношения, заставив пойти против семьи. А ведь он прав: я просто родилась у своего отца, и из-за этого автоматически стала врагом для семьи Громовых.

Что же теперь делать? Игнорирую долбящую в виски кровь, которая быстрыми, мощными толчками распространяет по голове ноющую боль. Лучшим выходом будет уйти. От этого все выиграют. Мой отец успокоится, потому что наверняка спрячет меня там, где не смогут отыскать даже Громовы. Дима сможет помириться с семьей и продолжить жить так, словно меня никогда не было. Я выздоровею и вернусь к танцам. Господи, что ж в груди так все сжалось от одной мысли, что я никогда больше не смогу заглянуть в его темные омуты и увидеть там одновременно нежность, страсть и жажду?

Голоса приближаются и я, превозмогая желание сбежать, выпрямляю спину и снова берусь за вилку. Аппетита совсем нет, но я готова потерпеть. До завтра. А завтра… я позвоню папе и попрошу забрать меня из университета.

Дима с Татьяной Владимировной перемещаются в прихожую, и я замираю, прислушиваясь. Она что-то тихо говорит сыну, а потом я слышу щелчок входной двери, и уже через пару секунд Дима появляется в гостиной. Решительно проходит ко мне, присаживается рядом на корточки и, взяв меня за руку, заставляет отложить вилку и развернуться лицом к нему.

Мои ладони утопают в широких руках Демона. Сейчас в его глазах нежность и решительность, и мое бедное сердце сходит с ума в ожидании того, что он сейчас скажет.

– Что слышала?

– С чего ты взял, что я что-то слышала?

– Ты бледная.

– Спина побаливает.

– Снова врешь. Так что?

– Совсем немного, – отвечаю со вздохом.

– Что именно?

– Твоя мама сказала о предательстве и что я тебе не пара.

– Она сейчас на эмоциях. Когда ее попустит, она осознает все, что я хотел донести до нее.

– Дима, я проблема.

– Не смей даже думать о том, чтобы исчезнуть, Ангел, – словно читая мои мысли, строго произносит он. – Я найду тебя даже на краю земли и верну. Все вопросы разрулю. И чтобы я больше никогда не слышал, как ты называешь себя проблемой, ясно? – Смотрю в его хмурое лицо, и мне хочется разрыдаться. – Не