Когда самый старший из них решил, что религия и Пантеон – не для него, остальные думали, что теперь все будут на равных. Будучи с ними, Хеймор неизбежно тянул к себе людей: не боялся шутить, рассказывал им небылицы и учил тому, что знал сам. Улыбался каждому, как дорогому другу, и от этого на его бледных щеках становились заметны маленькие ямочки. Народ не гнушался называть его лучшим творением Всеотца, и остальных это коробило, но потом он ушёл.

Теперь лучшим из созданий называли Василиска. Он тоже умел приятно улыбаться, протягивал прихожанам руку с изящными худыми пальцами, мягким голосом обещал благо на всю семью и здоровье иже с ним. Никто словно не замечал, как он слегка кривил тонкие губы и отдёргивал из-под ноги зазевавшегося просителя подол белоснежных одежд.

Плеча коснулась знакомая тонкая рука с парой слегка звякнувших золотых браслетов на запястье, и Крокум посмотрел в сторону нарушителя своего утреннего одиночества.

– Что там случилось?– Василиск, не убрав от него ладони, кивком указал в сторону ворот и моста.

Поняв, что, заблудившись в своих мыслях, перестал следить за прихожанами, Крокум тоже посмотрел в ту сторону и поморщился. Если люди и падали ниц в пределах Пантеона, то это были истово верующие в Первородных. Так как все они ещё были в пределах своего дворца, желание биться лбом об землю у народа могло вызвать появление кого-то вышестоящего по званию.

Видимо, одновременно с Василиском вспомнив, кто из должных прибыть сегодня мог вызвать у простого люда подобную реакцию, Крокум поморщился. Прибежавшего к ним от ворот послушника они встретили с донельзя кислыми минами.

– Почему нужно делать всё именно так?– устало вздохнул Король богов, когда послушника отправили обратно, встретить важного гостя.

– Потому что в этом весь Хеймор?– вопросом на вопрос ответил Крокум.– Я думаю, он ещё не раз швырнёт нам в лицо своё теперешнее превосходство.

Василиск заломил светлую бровь и ещё раз вздохнул. Собирался пойти за остальными, но те уже вышли на крыльцо. Нориа постаралась, то и дело способная что-то, да разглядеть в ближайшем будущем.

Не нужно было смотреть, чтобы убедиться, что позади пыхал праведным гневом Шумер. Он в этом состоянии был ещё с момента похорон Владыки, когда услышал, что их старший брат – единственный возможный преемник.

Они все в некоторой мере недолюбливали Хеймора, уже не первое столетие не отзывавшегося на данное при рождении имя. Нужно было приучить себя, наконец – Айорг, Айорг. Владыка Айорг, теперь. Они его не слишком любили, он тем более не пылал к семье любовью – сложно было после четырёх сотен лет, которые он «благодаря» им провёл, способный передвигаться только с помощью рук.

Однако, от Шумера при одном только упоминании старшего начинало веять такой ненавистью, что даже ко всему привычному Крокуму становилось не по себе.

– Выпендрёжник,– выплюнул субъект крокумовых мыслей, упираясь руками в бока.

– Разве не наоборот?– осторожно поинтересовалась Нориа.– Я ждала толпу народа, стражу… А он один..?

– Почти один,– поправил её Василиск.

Пользуясь тем временем, что у них оставалось наедине друг с другом, Король богов повернулся к своим братьям и сёстрам.

– От того, как пройдёт его визит, зависит наше будущее в империи. Поэтому я прошу вас,– вскинув указательный палец, он ткнул в сторону Шумера,– я очень прошу вас. Забудьте, что он – ваш старший брат. Забудьте, что он – Хеймор Кровавый. Это – Владыка Айорг, солнце и луна империи Эрейи, отец нации и наместник Первородных на бренной земле. К нему нужно относиться с уважением, его не нужно пытаться вывести из себя. И того, кто с ним, тоже не нужно пытаться тыкать палкой. Понятно?

– Почему это ты на меня показал?– проворчал Шумер, отклоняясь чуть в сторону от все это время направленного на него пальца.

– Потому что ты уже сейчас готов плеваться ядом в его сторону, вот почему!– Василиск взмахнул руками и замер, чуть расставив их в стороны.– Никаких конфликтов. Благочестие, благородство, взаимоуважение и вежливость.

Шумер пробормотал что-то себе под нос, но полноценным ответом не удостоил. Остальные просто молча покивали, выказывая тем самым своё согласие с выставленными условиями. Оставалось надеяться лишь, что и Владыка готов был придерживаться подобных правил.

2.

Мерный звон колоколов летел вверх и, подхватываемый ветром, разносился в стороны – к домам; к путникам, находившимся в дороге; к тем, кто с первыми рассветными лучами ушёл работать в поле. В небе ещё теплился рассветный рыжевато-розовый след, на котором ярко выделялись белые кучи облаков.

С давних времён Пантеон принято было считать отдельным градообразованием, и заблуждение это брало своё начало с тех годов, когда большинство территорий империи были мало обжиты. Рядом с небольшими поселениями он казался громадой, окружённой водным рвом. По прошествии лет стало ясно, что влиял на подобное мнение лишь масштаб в сравнении. Несомненно, ныне он не казался вдруг меньше, но явно не переплёвывал, как прежде утверждали, дворец и прочих. Скорее, был рядом с ними.

Окружённый высокими неприступными стенами из девственно-белого камня, массив сердца веры высился над расположенным в паре шагах от него городом, который справедливо считался самым истово верующим. Его жители и обитатели окрестных поселений готовы были, если не каждый день, то хотя бы несколько раз в неделю пересекать белокаменный мост, соединявший их с «благословенной землёй», ворота в которую были открыты всегда с рассвета до того, как исчезнет за горизонтом последний солнечный луч.

«Святое место,– говорили все, кто искренне верил в божественную природу Пантеона и Первородных,– там всегда светит солнце, шумят на лёгком ветру вечнозелёные сады и не откажут никому в помощи».

Уверенным можно было быть лишь в последнем: любой, даже, если это был преступник, имел право прийти сюда и попросить укрытия. Ни военные, ни кто-либо ещё после этого не могли более предъявлять ему никаких претензий. По крайней мере, пока он не решил бы, что с него достаточно ежедневного чтения заветов, работы на общее благо и питания исключительно водными тварями да растениями.

Сколько себя помнил, Самаэль ни разу не был внутри. Многие его знакомые в армии хоть раз заезжали в Пантеон. Не из-за веры, а для общего развития – взглянуть, как оно там. По молодости он некоторое время думал о необходимости сделать так же, но каждый раз находились причины и отговорки, чтобы не ехать. Для него обитель Первородных была тайной, малые крохи информации о которой знал по рассказам, да рисункам в книгах.

Когда белоснежные стены и солнечные отблески на позолоте крыш показались в зоне видимости, к воротам уже шёл народ.

Они надеялись быть первыми, чтобы проскользнуть до толпы, но задержались, вынужденные рыскать в поисках лошадей. Своих через переход не протащили, оставив на постой во дворе у хозяина таверны, в которой заночевали, и Айорг до сих пор не уставал ворчать о том, какой Ноктис предатель. После того, как его отправили в столицу, разобраться в ситуации с Вахэ Ойсеном, перевёртыш так и не вернулся. Не то, чтобы от него этого ждали или отдали ему прямой приказ, но в глубине души валакх наверняка надеялся, что питомец будет достаточно совестлив и не бросит хозяина.