Шрифт:
Закладка:
Но Яковлеву зачем-то обязательно нужно было придумать эту мнимую опасность. Для этого он рисует следующую картину ночлега 14/26 апреля в селе Иевлево: «В Иевлево мы приехали вечером. Гузаков принял особенно тщательные меры охраны и окружил арестованных тройным кольцом. Несколько красноармейцев с ручными гранатами все время находились начеку. Гузаков, Касьян, Зенцов и я дежурили беспрерывно. Ночь прошла спокойно»{543}.
Но мы имеем другие свидетельства об этой ночи в Иевлево. На утро 27 апреля Государь пишет в своем дневнике: «Встали в 4 ч., т. к. должны были ехать в 5 ч., но вышла задержка, пот., что Яковлев разоспался и, кроме того, он ожидал потерянный пакет»{544}.
Что это был за потерянный пакет, остается загадкой, сам Яковлев об этом ничего не говорит. Но вот поведение самого Яковлева, «разоспавшегося» во время самого опасного момента переезда, говорит о многом и в первую очередь о том, а была ли реальной эта самая опасность?
Об этом метко заметил французский историк Пьер Лорран: «Курьезная ситуация, — писал он. — Яковлев опасался нападения по дороге, но проспал час отъезда и затем целый день шел таким медленным темпом, что прибыл в Тюмень ночью»{545}.
Из уже упоминаемой нами телеграммы Яковлева из Иевлево на имя Голощекина вновь говорится о попытках уральцев «взять багаж» именно на переезде Иевлево — Тюмень.
Однако в тот же день из Тюмени Яковлев посылает Голощекину еще одну телеграмму: «В ваших отрядах одно желание — уничтожить тот багаж, за которым я послан. Вдохновители: Заславский, Хохряков и Кусяцкий. (Опечатка, правильно Бусяцкий. — П. М.) Они предприняли ряд мер, чтобы добиться в Тобольске, а также в дороге, но мои отряды довольно еще сильны и у них ничего не вышло. У меня есть один арестованный из отряда Бусяцкого, который во всем сознается.
Не буду говорить все, а лишь предстоящее. Оно заключается в следующем. Заславский перед моим выездом за день скрылся, сказав, что вы его вызвали в Екатеринбург. Выехал он, чтобы приготовить около Екатеринбурга пятую и шестую роты и напасть на мой поезд. Это их план. Осведомлены ли вы в этом? Мне кажется, что вас обманывают, и их постоянные усмешки при разговорах о вас наводят меня на подозрение, что вас обманывают. Они решили, что если я не выдам им багажа, то они перебьют весь наш багаж вместе со мной.
Я, конечно, уверен, что отучу этих мальчишек от их пакостных намерений. Но у вас в Екатеринбурге течение среди отрядов сильное, чтобы уничтожить багаж. Ручаетесь ли вы охранить этот багаж? Помните, что Совет Народных Комиссаров клялся меня сохранить. Отвечайте подробности лично. Я сижу на станции с главной частью багажа и как только получу ответ, то выезжаю. Готовьте место»{546}.
Эта телеграмма Яковлева очень интересна. Во-первых, она полностью опровергает мысль Радзинского, что Яковлев считал, что везет Царя в Москву. «Готовьте место», — телеграфирует он Голощекину, явно имея в виду Екатеринбург. Единственно, чем был обеспокоен Яковлев, это сохранение жизни перевозимых, так как он имел по этому поводу четкий приказ Свердлова, и своей собственной судьбой: «Совет Народных Комиссаров клялся меня сохранить». Заметим также, что Неволин, который в воспоминаниях Яковлева называется «перебежчиком», в телеграмме уже назван «арестованным».
Но здесь интересно еще и другое. Яковлев достиг Тюмени. Здесь он чувствовал себя, по его же словам, в полной безопасности. Самый опасный этап, согласно его воспоминаниям, пройден. На посланную им из Иевлево телеграмму председатель Тюменского Совета Немцов выслал навстречу яковлевскому отряду тюменские воинские части. Отряд пополнился и представлял определенную силу. Мы помним, что Яковлев в тот же день, когда он достиг Тюмени, то есть 27 апреля, выслал Голощекину телеграмму из Иевлево, где он говорит об опасности переезда Иевлево — Тюмень и ни слова не говорит о Екатеринбурге. Мы помним также, что в своих воспоминаниях Яковлев считал Екатеринбург безопасным для себя местом. И вдруг он посылает подобную телеграмму Голощекину. При этом, как мы видели, утверждения, что екатеринбуржцы только и озабочены, как убить Императора, не соответствовали действительности.
Кстати, в письме к Сталину 1928 года Яковлев вновь утверждает, что опасность подстерегала его в Екатеринбурге: «На полпути из Тобольска в Тюмень меня встретил с остальной частью моего отряда тов. Гузаков и сообщил мне, что нужно быть осторожным, ибо на пути в Екатеринбург готовится нападение»{547}.
Ясно, что Яковлев где-то лжет, но где и зачем?
Определенный ответ дают на это действия Яковлева в Тюмени. В своих воспоминаниях Яковлев пишет, что, прибыв в Тюмень, он немедленно отправился на телеграф «для переговоров со Свердловым. Мы вызвали Кремль. У аппарата был сам Свердлов. Я подробно изложил ему создавшуюся обстановку и просил дальнейших указаний. Свердлов обещал немедленно вступить в переговоры с Уральским Советом».
Здесь мы на время прервем Яковлева и зададимся вопросом: о чем Свердлов должен был переговариваться с уральцами? О безопасности Яковлева и Государя? Но от кого, если на тот момент Заславский уже в Екатеринбурге в подчинении Голощекина? Или он был настолько «анархистом» и так хотел убить Царя, что уже был готов бунтовать и против Голощеки — на, и против Свердлова, рискуя быть немедленно расстрелянным? Свердлову было достаточно послать телеграмму Голощекину с приказом приструнить Заславского и обеспечить нормальное прибытие поезда Яковлева. Но вместо этого начинаются длинные телеграфные переговоры между Москвой и Екатеринбургом, длившиеся целых 5 часов! В этот период, пока шли переговоры, Яковлев, не дождавшись их окончания, зачем-то посылает Голощекину телеграмму, которую мы приводили выше. После пяти часов переговоров всесильный на Урале Свердлов ничего не смог добиться от Голощекина и зачем-то отдает Яковлеву приказ ехать в Омск! Причем Яковлев предупреждает начальника станции «о самой строгой конспирации» при отъезде и при этом
