Шрифт:
Закладка:
Но вскоре к ним подошли подкрепления, из Москвы прибыл бронепоезд и даже авиация, сбросившая около 12 пудов динамита. Тем не менее жестокие бои продолжались до 21 июля. В результате город был сильно разрушен, деревянная часть выгорела.
Видя, что силы неравны, захватившие город боевики попытались спастись весьма своеобразным способом. Они объявили, что находятся в состоянии войны с Германией и сдаются германской армии — в Ярославле имелось некоторое количество австро-венгерских пленных и при них председатель комиссии военнопленных лейтенант Балк. Тот согласился, наскоро вооружил австрийцев, а главарей восстания запер в здании театра. Впрочем, после недолгих переговоров с красными пленные, совершенно не желавшие влезать в чужие разборки и погибать непонятно на чьей войне, оружие сдали, а лидеров мятежа лейтенант Балк передал в руки властей.
За событиями в Ярославле стоял некий „Союз защиты родины и свободы“. Входили в него в основном бывшие офицеры, а организатором являлась уже знакомая нам светлая личность — Борис Викторович Савинков, эсеровский террорист, крупный деятель Временного правительства, сподвижник Корнилова, и пр., по многим данным, имевший давние тесные отношения с французской разведкой.
Как выяснилось впоследствии, согласно плану, „Союз“ должен был одновременно произвести восстания в 34 городах. Естественно, из этих великих намерений мало что вышло. Кое-как удалось устроить несколько локальных путчей, которые были тут же разгромлены — „ярославцы“ продержались дольше всех, но конец был всё равно один.
То, что планы Савинкова были разработаны совместно с французской миссией, давно уже не является секретом. Он получил от французского посла Нуланса более двух миллионов рублей на свои дела, и ещё 200 тысяч дал Масарик, будущий первый чехословацкий президент, тоже заинтересованный в поражении Центральных держав, чтобы восстановить самостоятельность своей родины.
Согласно первоначальному плану, восстание должно было произойти в первых числах июня в Москве. Однако от этого намерения вскоре отказались — взять Москву, даже стянув туда все пять тысяч членов „Союза“, было невозможно, если не иметь сильных союзников во властных структурах. А если таковых иметь — теоретически возможно, но с учётом бардака в стане этих союзников.
Взвесив все прискорбные обстоятельства, мятежники остановились на другом варианте. Восстания произойдут в городах вокруг Москвы: в Ярославле, Костроме, Рыбинске, Муроме и других. Затем повстанцы соединяются с находящимся на Волге мятежным чехословацким корпусом, а англо-французский десант высаживается в Архангельске и наносит главный удар через Вологду на Москву. Все вместе они осаждают столицу, захватывают её и… конечно же, объявляют войну Германии! Этот план был немножко лучше первого — но совсем немножко, ибо шансы захватить таким образом столицу всё равно равнялись нулю“.
Яков Блюмкин происходил из многодетной одесской еврейской семьи „с политическим уклоном“: один из его братьев — анархист, сестра — социал-демократка, ещё один брат — довольно известный одесский литератор. Сам Яков с шестнадцати лет пошёл работать, примерно в 1917 году вступил в эсеровскую партию. Участвовал в боях с Центральной радой — самостийным украинским правительством. В январе 1918 года вместе с известным вором Мишкой Япончиком принимал участие в создании 1-го добровольческого Железного отряда — вот такие тогда были расклады! Одновременно он дружил с одесской левой поэтической богемой, представители которой вскоре оказались в Красной армии. Один его приятель-поэт служил комиссаром у Железнякова (того самого, у которого караул устал), другой был начальником штаба у диктатора Одессы Муравьёва (того, который чуть раньше командовал обороной Петрограда). С помощью приятеля и Блюмкин входит в доверие к Муравьёву. В марте 1918 года он оказывается начальником штаба 3-й украинской советской армии — правда, сие великое воинство насчитывало всего четыре тысячи человек, но по тем временам это была довольно крупная сила. Воюет армия не так чтобы очень хорошо, зато замечательно экспроприирует — впрочем, где тогда было иначе?
Армия вскоре рассыпалась на несколько совершенно уже бандитских отрядов, а Блюмкин в мае 1918 года приехал в Москву — и сразу же попал на ответственную работу. Руководство партии левых эсеров направило его в ВЧК, на должность заведующего отделом по борьбе с международным шпионажем. В июне он становится заведующим контрразведывательным отделом по наблюдению за охраной посольств. По его же настоянию в июне в ВЧК приняли в качестве фотографа и Андреева. Трудно сказать, как сей товарищ фотографировал, но стрелять Андреев умел. Да и дело графа Мирбаха (того, который родственник) Блюмкин получил задолго до теракта. Так что явно не из одной злости Дзержинский расстрелял Александровича.
Любопытно сложилась дальнейшая судьба Блюмкина. 27 ноября года он был заочно приговорён ревтрибуналом к трём годам тюремного заключения. Сам террорист в то время давно уже находился на Украине, воевал против всех „самостийников“, сколько бы их ни было, в том числе и в одном строю с коммунистами. По-видимому, с какого-то момента его стал смущать висящий над ним приговор, ибо весной года Блюмкин сдался Украинской ЧК — по его словам, чтобы прояснить ситуацию с убийством Мирбаха. УкрЧК оказалась перед нелёгкой проблемой: что делать с этим кадром?
В итоге тяжёлой умственной работы на свет появился доклад следственной комиссии по делу Блюмкина, где, в частности, говорится: „Комиссия предложила в тюрьму его не сажать, а отдать под контроль надёжных людей“. ВЦИК решил вопрос проще, амнистировав террориста.
Одно время он был начальником охраны Троцкого, потом снова вернулся в ВЧК.
В качестве чекиста участвовал в спецоперациях в Сибири и в Персии, водил дружбу и пьянствовал с Есениным и прочими литераторами, поучаствовал по личному заданию Зиновьева в германском „красном октябре“, служил представителем ОПТУ в Монголии, вроде бы ездил с Рерихом в Тибет, был резидентом в Константинополе и Палестине. Закончилась его биография 3 ноября 1929 года расстрелом по приговору Коллегии ОГПУ после непродолжительного — всего восемнадцать дней — расследования. Считается, что причиной стало письмо, которое он привёз от высланного за границу Троцкого его сторонникам в Союзе. Проще предположить, что его изобличили как агента ещё чьей-нибудь разведки — а к таким вещам все спецслужбы мира относятся чрезвычайно нервно.
Но вернёмся обратно и посмотрим на голые факты. А они таковы: приехав в Москву, будущий исполнитель получил именно тот пост, который позволял ему явиться в немецкое посольство и добиться немедленного приёма у посла. Ему кто-то дал в работу дело, позволяющее
