—Я знаю, что ты не из таких, кто будет оценивать не по знаниям. Все будет хорошо, верь мне, это все похоже на охоту на ведьм и вообще кому какая разница, кто с кем имеет отношения? Совок какой-то однозначно, я думала, что пережила уже это, но нет…история повторяется.

—В смысле? — поднимаю вопросительный взгляд на заведующую, а то посмеиваясь выдает:

—Мой когда-то будущий муж тоже был моим студентом. Только я преподавала в военной академии. Ох, и скрывались мы тогда, неровен час был попасть на скамью позора за аморалку. Тогда тоже третировали за подобное, но мы стоически пережили все и в конечном итоге поженились. Такой же по молодости нетерпеливый как твой. В руках себя держать вообще не умел, драчун и задира. Все никак не мог смириться, что я преподаю у одних мужчин. Ой как вспомню, целый поток мужиков и я, молодая и неопытная. Эх, было время, вспомнить — только всплакнуть от ностальгии.

Я слушаю и поверить не могу, что эта женщина вышла замуж за своего студента. Ее мужа я видела, в жизни не сказать, что младше. Разведчик генерал-майор в отставке. А вот как оказалось…Ну и дела.

Женщина улыбается, вглядываясь в окно, а потом продолжает:

—Так что я тебя понимаю, девочка, очень хорошо. Чувства ведь нельзя просто взять и выключить, нельзя затоптать и не дать им прорасти. Это не насморк, само не пройдет. А за Беловым ты будешь как за каменной стеной, Вась. Просто нельзя было вам так открыто…люди твари иногда, каких поискать.

—Согласна, но что есть, то уже есть.

—Как есть, верно, но пока тебе лучше тут лишний раз не маячить. От группы откажись, выдохни, приди в себя. Я сделаю все, что могу, а уж какой у тебя покровитель…есть. Так вообще.

—Вы о чем?

—Я о Сашеньке Беловом. Мой студент. Моя гордость. И раз уж он сказал, что сделает все возможное и невозможное, чтобы закрыть вопрос, то так и будет. Тем более, что это все связано теперь и с ним тоже. Гасят мужика как могут, но подавятся скорее, чем смогут сместить его.

Что? Что я только что услышала? Серьезно?

—В смысле студент?

—Учился он на экономическом, а я там вела английский. И скажу тебе так, жизнь его изрядно потаскала, а еще и с сыном проблемы. Молодость у него так вообще была такая, что не позавидуешь. Особенно эта история… — женщина умолкает и печально хмурится.

—Какая история? — переспрашиваю, явно не уверенная в том, что мне расскажут.

Олеся Васильевна поворачивается ко мне и поджимает губы.

—Старая история. Девочка была у него, да жизнь иначе распорядилась. Такая любовь случается лишь раз в жизни, увы.

Отец Рустама явно не любил свою жену и почему? Потому что был кто-то еще?

—А что случилось?

—Не мое дело рассказывать об этом, Вась. Но мне иногда невдомек, почему одним людям достается все, а других отбирают последнее нужное и важное, при этом вручая богатства. Кому нужны золотые слитки, если ты сломлен от боли и вынужден жить чужой жизнью?

Эти слова отпечатываются во мне особенно глубоко, оседая в душе цитатой, которую стоит запомнить на всю жизнь.

—Поищи среди своих знакомых надежных преподавателей, главное, чтобы честных. И желательно семейных, — пожимает плечами женщина и уходит, забирая со стола журналы.

С сегодняшнего дня я не преподаю в этом университете, я отстранена. А замену нахожу быстро, благо у меня есть уйма знакомых и старых подруг в этой сфере. Через пару дней Лена, подружка детства, любезно соглашается подхватить нуждающуюся в преподавателях кафедру.

Но все однозначно теперь висит на тонком волоске.

43. Время разрушать и время строить!

ГЛАВА 43

БЕЛОВ

Меня разрывает на части от злости. Я выдерживаю три дня, все.

Даже наведываюсь к этой сучке Падловне, но все мимо, она давно уже съехала, и я, мать ее так, не имею времени сейчас ее искать, но позже. Позже я обязательно это сделаю, и кто-то ответит за каждую слезинку моей девочки.

Тем временем я пытаюсь дать взятки каждому, кто так или иначе может повлиять на вопрос с Влащенко, но все как будто ослепли и стали жутко справедливыми и честными. Нет, конечно, просто слишком уж сильно запахло жареным. Статьи, наполненные фамилией Белова, выпускаются без остановки. Я трачу кучу денег, но не продвигаюсь ни на сантиметр, зато с каждым днем узнаю все больше мерзких подробностей личной жизни своего отца, как будто я до этого мало знал. Нет сомнений, что под него копают, но проблема этого утопающего целиком и полностью в его же руках.

Очевидно, папаня должен рвать и метать, но он не звонит и не пишет, ноль информации, словно ничего эдакого на самом деле не произошло.

Василиса же не говорит со мной, не смотрит толком, и это выворачивает мои мозги наружу. Все что мне достается — видеть на парах ее потерянный взгляд, слышать тихий голосок, совсем приглушенный, словно она боится говорить, чтобы за этим что-то не последовало. Каждый вечер я приезжаю под ее дом и смотрю в гребанные окна, чтобы не сдохнуть от тоски. Изредка мне даже удается разглядеть ее силуэт. А когда ночь полноправно вступает в свои права, я пробираюсь по пожарной лестнице в ее комнату и просто сижу в углу, всматриваясь в свою девочки. Спит беспокойно, кажется, что вообще не отдыхает, разговаривает во сне и зовет меня. От этого п*здец как приятно и одновременно больно.

Целую ее легонько, чтобы не разбудить и не напугать, сижу как гребанный сталкер еще пару часов, и ухожу с первыми лучами солнца, пробираясь опять по лестнице как вор какой-то. Но я и правда вор, ворую ее всю целиком для себя, словно мне ее нельзя, но я очень хочу…Ничего не могу с собой поделать, мне теперь никак нельзя без Рапунцель, я просто не понимаю, как дальше без нее быть.

Накрывает нехило так, но все решает день, когда мне срывает башню окончательно. Бесповоротно.

В день Рождения своей матери я иду в универ, как торчок, висящий на очередной дозе. Мне херово по максимально возможной шкале оценивания. И если что и может сейчас чуть-чуть облегчить мое состояние, так это она…Иначе я просто долбанный нарик. Именно так сейчас я могу обозвать, потому что торчу я на Василисе. На девочке, которая перевернула