— За деньги, — уточнил я, — причем наверняка немалые.

— И его, и меня это устраивает. Так в чем проблема? Ты тоже, Максим, не за так наверняка за ним гоняешься.

— В принципе, парень прав, — поддержал Даню Баженов. — Работа есть работа. Чего отказываться?

— А еще Аркадий пару раз говорил о том, что допустил ошибку, — добавил Разумовский. — Не знаю какую. Но так и говорил — кабы знать, во что все выльется, по-другому все провернул бы. Не так, как получилось.

И снова я оказался прав. Убивается Аркашка, понимает, что накосорезил тогда на Илеять-горе. Нет-нет, никаких угрызений совести по поводу сделанного. Просто осознал, что надо было дождаться, пока нас на белый свет выпустят, а вот после уже и перебить. Хоть в лесу, хоть вообще в Екатеринбурге. Но нет, засомневался, подумал, что Хозяйка может слезу к своим руками прибрать; дорогу, ведущую на волю, увидел и решил, что ситуация самая та для задуманного.

Кстати — и слава Богу. Так у нас шанс появился, который удалось реализовать, а в другой ситуации его бы вовсе не представилось. Одна пуля мне в затылок, вторая Светке, Маринка вообще не в счет. Правда, еще Марго есть, ее так просто не прибьешь… Но и тут что-то придумать можно. А Мискува в расчет не стоит не брать, он с нами не пошел бы. Мы ему на кой? Он свой почетный героический долг выполнил, Куль-Отыра в мир не пустил, и все, обратно в пещеры, анахоретом обитать и человечество не любить.

И только одно мне непонятно — как Аркаша про Мергена все же узнал? Явно не от Разумовского. Хотя ему мог про него, например, Самвел рассказать, который всегда стремился все знать. Кроме меня и Ровнина в лес к шаману еще кто-то приходил, так что эта новость не секрет.

— Задним умом всяк крепок, — прокомментировал услышанное Слава. — Да и у кого нет в прошлом ситуаций, когда и хорошо бы все вспять повернуть, а фиг, не получится? Время — единственная штука на Земле, над которой не властен никто, нет ни зелий, не артефактов, ни заклятий, которые с ним что-то могли бы сделать. Все можно как-то подкорректировать, подшаманить, подправить — жизнь, любовь, ненависть, здоровье… Даже отчасти смерть. И только время не по зубам никому. И очень хорошо, потому что только так чему-то и можно научиться. Не сразу, постепенно, но все же.

— Да вы философ, — уважительно заметил Даня.

— Нет, — качнул головой Слава. — Человек, который тоже в свое время не понял, во что все выльется, и сделал то, что сделал. Переиграть бы, исправить все, а фиг. Не получится.

Интересно, это он о том, что стал «отступником» или о чем-то другом? И еще — не просто так он при Разумовском разоткровенничался. Не к добру для моего знакомца.

А может, и для меня.

Вот так, за разговорами, мы и добрались до нужного места. К самой заброшке, ясное дело, подъезжать не стали, оставили машину за пару домов от нее, а дальше пошли пешком.

— Вон она, заброшка, — показал нам Даня мрачное, темное, приземистое, несмотря на трехэтажность, здание, стоящее вроде бы и недалеко от типовых высоток, но при этом как-то наособицу, после снова глянул на часы. — С ней еще какие-то склады граничат, правда, они тоже вроде не сильно работающие. И поосторожнее будьте, там черт ногу сломит. У нас народ предприимчивый, брошенное — значит ничье, потому кто кирпич себе на дачу ломал, кто послабиться ходил.

— Что значит «будьте»? — удивился Баженов. — Ты, мил дружок, с нами идешь. Больше скажу — первым, с криком: «Аркадий, это я, не пугайся».

— Нет, — помотал головой Разумовский так, что та у него чуть с плеч не слетела, — никуда не пойду!

— Сынок, давай вот без этого всего, — попросил его Слава. — Мы, конечно, можем еще минут десять препираться на тему «идешь — да ни за что», но в результате ты все равно сделаешь так, как я сказал. Нет других вариантов, понимаешь? Встал в хоровод — пляши.

— Причем не даром. — Я достал из кармана пачку денег и показал ее Дане. — Все не отдам, но часть твоя. Конкретно — треть.

В принципе, конечно, можно было бы и без этого обойтись, но я увидел — мой знакомый уперся, причем не на шутку. Да, он боялся Славу, но того, кто сейчас находится в заброшке, опасался чуть сильнее, потому спор на самом деле мог затянуться. А так у него появлялся стимул, позволяющий себя самого убедить в том, что теперь риск оправдан.

Ну а мне денег было и не сильно жалко. Во-первых, легко пришли — легко ушли, во-вторых, сия незапланированная трата давала нам в руки пусть небольшой, но все же козырь из числа тех, о которых вел речь мой напарник.

— Давай, — с готовностью протянул ко мне руку Разумовский. — Оплата вперед. Ты знаешь мои правила.

— С таким подходом неудивительно, что у тебя вечно средств на накладные расходы нет, — недовольно заметил напарник. — Туда треть, сюда треть. Сплошное разорение.

— Хорош брюзжать, — протягивая Дане купюры, которые тот мигом принялся пересчитывать, попросил я. — Не твои же, верно? Ну и чего тогда?

— Дело в принципе, — оставил последнее слово за собой Баженов и снова обратился к моему знакомцу: — Так, приятель, теперь слушай, что и как следует делать.

Разумовский, как выяснилось, еще весьма щадящую картину того, что творилось у бывшего отдела милиции, дал. Я, по роду деятельности, разумеется, оказывался в заброшках разного уровня разрушенности, но даже в той же ховринской «Амбрелле» и то покомфортнее передвигаться было. Такое ощущение, что тут половина района отметилась, прикидывая, что бы такое себе на дачу утащить, а после бросая все ненужное куда попало. Все подходы к зданию были завалены гнилыми дверьми, гнутым и ржавым кровельным железом, битыми кирпичами и полуистлевшими пустыми папками с надписью «Дело». Плюс над всем этим витал легкий запах дерьма, типовой для подобных мест.

— Да твою мать! — еле слышно ругнулся Баженов и поскреб ботинок о лежащий на ребре кирпич. — Влетел в мину! Не видно ни фига. Это ж кожа, она теперь вонять станет.

— Вы что шумите?! — шепнул нам