к нему с записками политического содержания. В. Н. Коковцов в записке 11 января писал, что ни полиция, ни военная сила не могут восстановить положения; необходимо «державное слово Вашего Величества… В такую минуту, когда улицы столицы обагрялись кровью, голос министра или даже всех министров вместе не будет услышан народом».

Еще более определенно выражался А. С. Ермолов. «Агитация не прекратилась, готовятся покушения, – говорил он государю (17 января). – Волнения перекинулись в большую часть городов, везде их приходится усмирять вооруженной силой… Что делать, если они перекинутся в селения? Когда поднимутся крестьяне, какими силами и какими войсками усмирять тогда эту новую пугачевщину? И можно ли тогда быть уверенным в войсках?»

Государь предложил министрам собраться на совещание, которое и состоялось 18 января под председательством Витте. Был выдвинут проект манифеста, в котором выражались бы скорбь и ужас по поводу событий в Петербурге, и указывалось, что эти события не были государю своевременно известны. Витте даже предлагал упомянуть, что войска «действовали не по Его велению», на что гр. Сольский ответил: «Нельзя допустить, что Его войска действуют не по Его велению!»

Государь, однако, отверг идею такого манифеста; он не желал перекладывать ответственности на других и всецело разделял мнение гр. Сольского в вопросе о войсках. Вместо этого он поручил Д. Ф. Трепову собрать делегацию из рабочих разных заводов и 19 января принял ее в Царском Селе, выразив в речи свое отношение к происшедшему.

«Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины, – сказал государь. – Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно».

Государь в то же время распорядился отпустить 50 000 р. на пособия семьям пострадавших 9 января и поручил сенатору Шидловскому созвать комиссию для выяснения нужд рабочих при участии выборных из их среды. Выборы в эту комиссию были только использованы для политической демонстрации: выборщики собрались и вместо обсуждения рабочих нужд выставили ряд политических требований, в частности – возобновление деятельности «гапоновского» общества. Комиссия сен. Шидловского так и не приступила к работам.

После того как термин «Учредительное собрание» появился в гапоновской петиции, самые умеренные земцы и такие газеты, как «С.-Петербургские Ведомости», «Свет», «Новое Время», открыто заговорили о необходимости Земского собора. Из правой печати только «Московские Ведомости» (В. А. Грингмут) последовательно выдерживали свою прежнюю линию.

На дворянском собрании Московской губернии 22 января резко столкнулись два течения, и консервативное крыло во главе с братьями Самариными одержало верх большинством всего 219 против 147 голосов. В тот момент это был едва ли не единственный протест против революционного натиска. «Война, война трудная, еще небывалая по своему упорству, приковала к себе все силы Государства. А между тем внутренняя смута расшатывает общество и волнует народ, – говорилось в адресе. – Ныне ли, в столь тяжелую пору, думать о каком-либо коренном преобразовании государственного строя России? Пусть минует военная гроза, пусть уляжется смута; тогда, направленная державной десницей Твоей, Россия найдет пути для надежного устроения своей жизни… Царствуй в сознании своей силы, самодержавный Государь!»

Характерно, что об этом адресе отозвались отрицательно и «Новое Время», и даже «Русский Вестник» со «Светом», не говоря уже о более левых органах печати.

В Русском собрании идею совещательного Земского собора как русскую форму представительства, в противовес Учредительному собранию, защищали ген. Киреев и А. В. Васильев (против прив. – доц. Б. В. Никольского, противника каких-либо перемен).

Высшие учебные заведения одно за другим объявляли забастовку «впредь до созыва Учредительного собрания». В С.-Петербургском университете младшие преподаватели еще до студенческой сходки высказались большинством 87 против 4 за прекращение занятий. Протесты меньшинства не помогли: хотя в газетах и появились несколько сот писем студентов, высказывавшихся за продолжение занятий, само правительство решило прервать до осени занятия в высших учебных заведениях.

4 февраля взрывом бомбы с.-р. Каляева был убит великий князь Сергий Александрович, которого, так же как и в. к. Владимира Александровича, революционные круги считали главою «партии сопротивления». В. к. Сергий Александрович, много лет занимавший пост московского генерал-губернатора, действительно был человеком твердых консервативных воззрений, способный в то же время и на смелую инициативу. Только благодаря его поддержке С. П. Зубатову удалось организовать свои монархические рабочие союзы в Москве. Смерть великого князя была тяжелым ударом для русской власти.

Террористы, по слухам, готовили покушение и на государя, который поэтому лишен был возможности прибыть в Москву на похороны своего дяди: слишком много в эти смутные дни зависело от его жизни: наследнику не было года, а брат государя был еще молод и стоял далеко от государственных дел…

Гапон, бежавший за границу, выпускал неистовые воззвания, которые даже «Освобождение» решалось помещать только «в качестве документа»[75].

За границей уверовали в русскую революцию, и французские финансовые круги отказались от размещения нового русского займа во Франции.

18 февраля в вечерних петербургских газетах появился манифест, призывавший всех верных сынов отечества на борьбу с крамолой. Этот манифест был понят как отказ в тех реформах, которых требовали все настойчивее. Но на следующее же утро был опубликован рескрипт на имя нового министра внутренних дел А. Г. Булыгина, содержавший знаменательные слова. «Я вознамерился, – писал государь, – привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений». Это было обещанием созывать совещательное народное представительство. Одновременно особым указом объявлялось, что всем русским людям и организациям предоставляется право сообщать государю свои предположения о желательных реформах государственного устройства.

Этот акт, писал А. С. Суворин в «Новом Времени», «мановением жезла развеет смуту… Сегодня – счастливейший день моей жизни». – «Белый флаг… символ трусости и слабости… – отзывалось со своей стороны «Освобождение». – Нужно только навалиться всей силой на колеблющееся самодержавие, и оно рухнет…»

На почти забытом страною театре военных действий за это время происходили большие события. Еще в конце декабря трехмесячное затишье на фронте было нарушено смелым набегом большого русского кавалерийского отряда под командой ген. А. В. Мищенко в обход левого крыла японцев, на 150 верст в неприятельский тыл, до порта Инкоу. Японцы успели вызвать подкрепления; железную дорогу в их тылу разрушить не удалось; но все же русские сожгли большие японские склады в Инкоу и почти без потерь возвратились в начале января на свои позиции.

Русское командование предполагало использовать месяц, остававшийся до прибытия японской армии ген. Ноги из-под Порт-Артура, для нанесения противнику решительного удара. Армии стояли