плачущему небу. Я увидела над собой блеск клинка, к своей боли ощутила, как кровь расползается по бледной коже раскрытой руки Гвин. Мучительные секунды разрывали тело изнутри, я ощущала кровь так близко, заставляла тело сдерживать свои позывы, но в ответ испытывала ужасную боль, проникающую в самую суть моего сознания. Уже вскоре, Гвин поднесла к моим губам наполненную кровью ладонь, постепенно позволяя испивать кровь, следя лишь за тем, чтобы я не захлебнулась в своей жажде. И как бы мне не было противно, песнь изменила меня, на мгновения, может на годы, но сейчас, я не испытывала отвращения к тому, что всегда презирала, что ненавидела, чего боялась. Кровь девушки была сладкой, хотя не должна была оказаться такой, освещающей, хотя я не верила, что это возможно, в ней читалась та святая вера, что хранилась у рода Грау в течении веков, и которая прямо сейчас очищала меня от ненавистной сердцу, но возлюбленной страждущим разумом, песни. Я ощущала, как взгляд проясняется, к телу приходит жизнь, отступает острая боль, тело наконец возвращалось в мою власть. Жадно лакая кровь, я приподнялась с колен, дрожащими, алыми губами пытаясь добраться до всего, что было, в своей жажде надеясь на избавление. Но кровь в ладонях стремительно кончалась, пока наконец, я не почувствовала, как из сознания словно выпадает раскаленный донельзя клинок, что резал разум и мысли. Я наконец вернула себе свободу воли, поборола тот кошмар, в котором оказалась, и это все...было столь прекрасным, что я не смогла сдержать слез, что смешивались с кровавыми разводами внутри ладоней Гвин. Такого облегчения я не испытывала очень давно... Пальцы сжимались и разжимались без всяких проблем, тело словно обновилось, из-за крови родившись заново, став сильнее. В руках чувствовалась сила, власть, которую я не испытывала раньше, но все эти чувства вмиг унялись в момент, когда Гвин обняла меня, прижимая к себе так сильно, что на мгновение, я вновь ощутила себя как никогда слабой и беззащитной, но больше, безвольная слабость не возвращалась, оставшись чем-то вне... И все это, благодаря Гвин, которая сейчас, тихо плакала мне в плечо. У меня не было слов, чтобы выразить ей всю свою благодарность, я попросту не могла сказать ничего... Безвольно прижимаясь к ней, нервно вздыхая и порой, поднимая взгляд, глядя на ее закрытые глаза и тонкие, алые губы, шепчущие по мне молитвы.

Глава 24

Шаги медведя снова и снова раздавались неподалеку от нас, не давая расслабиться ни на секунду. Он словно был ведомым неизвестным жрецом, что направлял, корректировал его путь, пускал его по нашим следам, не давая оторваться от преследования. Гвин несколько раз отходила, разбрасывая еду из моей сумки вокруг нас, лишь для того, чтобы отдалить тот час, когда придет время сражаться против зверя, но этот момент неизменно приближался, пугая своей неотвратимой реальностью, которая казалась чем-то ужасным и попросту невозможным. Сражение с столь ужасным противником было столь пугающей перспективой, что казалось, будто бы оно никогда не должно случится, но мы не могли предотвратить или отсрочить приближающийся бой. Медведь был огромен, в нем не было испуга, жалости или слабости, какой-либо помимо отсутствия зрения, но это он сполна компенсировал своим животным обонянием и слухом, который несколько раз чуть не стал для нас финалом, приводя зверя так близко, что его дыхание било в спины. У нас бесспорно были свои преимущества, в том числе, возможность уйти отсюда, но мы обе прекрасно понимали, как неотвратим скорый бой. Словно судьба… мы шли сюда по его душу, он наша изначальная цель, и нам дали возможность доказать свою силу, убив его. Сами Близнецы предали его жизнь в наши руки, я хотела доказать всему миру, что именно мы были способны уничтожить его. Нам дали шанс, предоставили целую арену, пусть сейчас зверь и был ослаблен… Но если неизвестный жрец, исполнивший молитву, прямо сейчас контролирует медведа, то он был куда опаснее, чем можно было себе представить. Медведь его ручной раб, верно, как и те волки… значит ли это, что убив еще одного слугу, мы загоним жреца в ловушку своего логова? Вряд ли у него имелись пути отступления из этого места, а Гвин была невосприимчива к страшной песни, которая лишила меня всех сил, превратив в безвольное животное, оставленное под проливным дождем, больно бьющим по плечам и телу. Вот он, последний оплот жреца, по горькой иронии являющимся животным, за которым мы шли изначально... Оно стало последним защитником нашего врага, а значит, обязано умереть, несмотря ни на что.

Во время бегства я пыталась разминаться, возвращая в тело жизнь, которую у меня отобрали строки песнопения. Последствия порочной молитвы наконец закончились, но усталость и слабость в душе никуда не делись, словно не желая отпускать меня из своей хватки. Ощущение было подобно тому, что мне вспороли тело, испили всю кровь, растерзали внутренности а после забрали саму душу, оставив только лишь пустую оболочку, раны на которой затягивались постепенно, болезненно, заставляя дрожать и дергаться от каждого шага, пронизанного болью. Когда Гвин уходила чтобы разбросать по округе приманки, становилось еще хуже, я была вынуждена переходить с места на место, за собой намеренно оставляя следы, чтобы сильнее запутать ослепленного зверя и его хозяина, скрывшегося в башне. Медведь рыскал среди зданий, уже абсолютно точно подчиняясь воле неизвестного, который вел его по своей указке, словно марионетку, подчиненную своей воле. Но из-за тяжести и грязи, медведь физически не успевал догнать меня, даже когда мне казалось, что пришел конец, он проваливался в сырую землю, зарываясь в нее по середины лап, после чего неизменно раздавался разъяренный рев и несколько яростных ударов по земле, которые помогали ему выбраться из ловушки. Это давало мне не только возможность убраться подальше от животного, но и давало информацию, где конкретно он находился и куда мне лучше было не идти. Подобное поведение спасало нас не раз... И наверное, это давало мне надежду, что несмотря на все, жрец не смог полностью подчинить себе медведя, а лишь давал указания, оставив животное на попечение его собственных эмоций и инстинктов.