При этом практические вопросы в основном оставались без внимания. И в процессе появилось еще одно ключевое отличие. Бейкер настаивал на создании структуры 2+4 с участием двух Германий и четырех союзных держав в качестве основы для переговоров о новых мерах безопасности Германии. Геншер, с его зацикленностью на СБСЕ, согласно телеграмме Бейкера, «казалось, не думал в этом направлении», но «был открыт для данной идеи». Для него руководящей максимой было то, что не следует делать ничего такого, «что заставляло бы Советы чувствовать себя дискриминируемыми»[620].

Неделю спустя, 9 и 10 февраля, сначала Бейкер, а затем Коль посетили Москву – в знак того, что американцы и немцы действительно были «партнерами по руководству». Они добились прогресса в вопросе объединения, но не в отношении всеобъемлющей структуры безопасности.

Визит Бейкера был призван подготовить почву для саммита Буша–Горбачева, который должен был развить договоренности, достигнутые на Мальте. Общая повестка дня, которую он обсуждал с Горбачевым и Шеварднадзе, охватывала обычный круг вопросов холодной войны. Бейкер призвал к прогрессу в ДОВСЕ и СНВ. Русские резко ответили, когда он раскритиковал продолжающуюся советскую поддержку режима Наджибуллы в Афганистане: Горбачев пошел на нее из-за недавней военной интервенции США в Панаме. Что касается Никарагуа, то Бейкер сознался, что США признали бы сандинистское правительство, если бы выборы там были проведены честно. Затем они перешли к вопросу, которого не могли избежать: Германия.

Формула 2+4 не заняла много времени. Шеварднадзе больше нравился процесс СБСЕ, но Бейкер назвал его «слишком громоздким» и апеллировал к чувству общей истории. «Мы с вами вместе воевали, вместе принесли в Европу мир. К сожалению, потом мы плохо распорядились миром, и это привело к холодной войне. Мы не смогли тогда взаимодействовать. Сейчас, когда в Европе происходят быстрые и фундаментальные перемены, у нас есть более благоприятные возможности взаимодействия в интересах сохранения мира»[621]. Горбачев согласился с Бейкером. 4+2 или 2+4, исходя из того, что это в любом случае формула опирается на международно-правовую основу, подходит для данной ситуации. Бейкер, как он выразился, «прикарманил» согласие Горбачева «тихо и быстро», отметив позже, что он первый раз видел, как Шеварднадзе «отрицал проблему, очевидную для Горбачева». Хотя госсекретарь и не знал об этом, таким образом проявилось предвестие будущего[622].

Затем Бейкер перешел к объяснению того, что Вашингтон, как и Бонн, отверг идею нейтралитета Германии – требование Кремля о единой Германии вне НАТО и Варшавского договора. Он утверждал, что нейтралитет не предотвратит возможную ремилитаризацию Германии; напротив, несвязанная Германия может почувствовать побуждение к приобретению собственного ядерного оружия. Исходя из этого, по его словам, западноевропейские партнеры Америки и несколько восточноевропейцев фактически попросили о продлении присутствия США на континенте. Но, конечно, если бы союзники потребовали вывода войск, Вашингтон подчинился бы. «Если Соединенные Штаты будут сохранять в рамках НАТО свое присутствие в Германии, то не произойдет распространения юрисдикции или военного присутствия НАТО ни на один дюйм в восточном направлении». По сути, Бейкер передавал идеи Геншера о Германии и НАТО под видом изложения собственной позиции Америки по этим вопросам[623].

Его фразеология была более конкретной, чем тутцингская формула Геншера: «Никакого расширения территории НАТО на восток». Но большая конкретность не способствовала повышению ясности. Имел ли Бейкер в виду непересечение внутренней границы Германии или также границы с Польшей? Что именно он подразумевал под «юрисдикцией» и «военным присутствием»? Войска? Обычные вооруженные силы? Ядерное оружие?

Бейкер говорил почти непрерывно в течение нескольких минут. Горбачев ответил неопределенно: «Хочу сказать, что в целом мы разделяем такой ход размышлений»[624]. Затем он выступил с самым недвусмысленным заявлением на тот момент. В существовании различных взглядов на перспективы объединения Германии нет ничего «страшного». У Великобритании и Франции могли быть свои опасения, но это не относилось к Советам и американцам. «В этой ситуации нам с вами легче в силу массива и веса наших стран»[625]. Однако проблема НАТО осталась нерешенной, поэтому Бейкер вернулся к ней в конце встречи, поставив точный вопрос. Он спросил, предпочитает ли Горбачев объединенную самостоятельную Германию вне НАТО, без американских войск, или ему предпочтительнее «объединенная Германия, связи с НАТО, но при гарантии того, что юрисдикция или войска не будут распространяться на восток от нынешней линии?». Горбачев заявил, что Советы намерены рассмотреть все варианты. Но он добавил: «Разумеется, ясно, что расширение зоны НАТО является неприемлемым». Бейкер ответил: «Мы согласны с этим». И все же, по мнению Горбачева, «в той ситуации, которая складывается сейчас, присутствие американских войск может играть сдерживающую роль. Возможно, что нам с вами следует вместе подумать, как вы сказали, о том, что единая Германия, может быть, будет искать пути перевооружения, как это произошло после Версаля, создания нового вермахта. Действительно, если она будет находиться вне европейских структур, то история может повториться. Технический, промышленный потенциал позволяет Германии это сделать. Если она будет существовать в рамках европейских структур, то этот процесс можно предотвратить»[626]. Давая уклончивые ответы, Горбачев, похоже, не испытывал особого желания или не ощущал требования времени решать серьезные вопросы безопасности в этом случае.

На следующий день, 10 февраля, Коль заручился в Кремле заверениями в свой адрес относительно объединения Германии. Как выразился канцлер, на встрече, продолжавшейся два с половиной часа, преобладало «прохладное» и «сосредоточенное» настроение. Горбачев, так сильно разгневанный «Планом из 10 пунктов» в декабре, теперь не произнес ни слова критики в адрес Коля или его политики. Советский лидер прямо упомянул об экономических выгодах объединения для Москвы и сказал канцлеру, что решение о том, объединяться или нет, остается за самими немцами. Согласно советскому протоколу встречи, Горбачев уточнил: «Наверное, можно сказать, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации и что немцы сами решают этот вопрос. Короче, в главном исходном пункте есть понимание: сами немцы должны сделать свой выбор. И они должны знать эту нашу позицию.

Г. КОЛЬ. Немцы это знают. Вы хотите сказать, что вопрос единства – это выбор самих немцев.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Но в контексте реальностей.

Г. КОЛЬ. Согласен с этим»[627].

До того момента канцлер слышал только из вторых рук разговоры о «самоопределении». Теперь он получал это из первых рук. Чуть не плача от восторга, Коль заверил Горбачева, что с немецкой земли будет исходить лишь мир, жестом приказав своему помощнику Хорсту Тельчику все записать. «Это прорыв, – отметил Тельчик в своем дневнике. – Сенсация. Никаких встречных требований и никакого давления. Что за встреча!»[628]

Такая новость была представлена мировой прессе в 10 часов вечера после праздничного банкета в Кремле. «Это хороший день для Германии и счастливый день для меня лично, – заявил канцлер. – Генеральный секретарь безоговорочно пообещал мне, что Советский Союз будет