Вёрнера в ожидании канцлера, Буш размышлял так: «Я полагаю, что у нас непропорционально большая роль в обеспечении стабильности. У нас есть волевые игроки – большие и маленькие в Европе, – но только Соединенные Штаты могут это сделать». Конечно, это было бы нелегко. «Я должен заботиться об интересах США во всем этом, не возвращаясь к какому-то изоляционистскому или миролюбивому взгляду на то, где мы находимся в мире». И ему также пришлось подумать о роли Америки в противоречивом новом мире. «Кто наш враг? Меня продолжают об этом спрашивать» – потому что это больше им не была «империя зла». «Это апатия; это неспособность точно предсказать; это драматические перемены, которые невозможно точно предвидеть; и это события, которые невозможно предсказать». Для Буша это был большой новый вызов: «Есть всевозможные виды событий, которые мы не можем предвидеть, которые требуют сильной НАТО, и есть все виды потенциальной нестабильности, которая требует сильного присутствия США»[640].

Его размышления были прерваны шумом вертолета, доставившего Коля и его жену Ханнелору из аэропорта Даллеса в Вашингтоне тем пасмурным и пасмурным утром. Было холодно – ледяной ветер дул с вершины горы, а на земле лежал плотный снег. Немецких гостей сопровождали Скоукрофт и Бейкер – последний, как отметил Буш, «щеголял в красной фланелевой рубашке, ковбойских сапогах и шляпе». Это был первый случай за сорокалетнюю историю ФРГ, когда канцлеру Западной Германии была предоставлена привилегия пребывания в уединенной президентской резиденции.

Не менее важно было и то, что Геншера намеренно исключили оба – как Коль, так и Буш. Переодевшись в повседневную одежду и насладившись «оживленным обедом», государственные деятели перешли в большую, отделанную деревянными панелями гостиную главного здания резиденции для беседы[641].

Коль категорически исключил возможность того, что советские войска останутся на немецкой земле. Но он признал, что упорядоченный поэтапный вывод войск потребует времени. По крайней мере, в течение этого промежуточного периода, утверждал он, никакие западные войска, даже части бундесвера, не должны быть перемещены на территорию бывшей ГДР. Буш, как и Коль, был уверен, что в конечном итоге Горбачев не сможет противостоять членству всей Германии в НАТО. Канцлер возложил особую ответственность в этом деле на президента, потому что так много «престижа Горбачева было поставлено на карту в связи с германским вопросом, а Буш был единственным равноправным партнером по переговорам». Таким образом, бремя ответственности ложилось на предстоящий саммит сверхдержав в Вашингтоне, а не на процесс 2+4. В то же время Коль считал, что одних разговоров будет недостаточно. «Это может закончиться вопросом о деньгах, – сказал он американцам. – Им нужны деньги». Буш ответил на это Колю: «У вас глубокие карманы».

Резюмируя, президент сказал следующее:

«В том, что касается американо-советских отношений, то мы хотим видеть успех Горбачева. Мы хотим успешного американо-советского саммита, который придаст ему импульс у себя дома. Мы хотим, чтобы было подписано соглашение об ОВСЕ. Саммит СБСЕ. Соглашение об СНВ-3 в этом году. Высказавшись за все это, Советы не будут в состоянии диктовать, какими быть отношениям Германии с НАТО. Что меня беспокоит, так это разговоры о том, что Германия не должна быть в НАТО. К черту все это. Мы одержали верх, а они – нет. Мы не можем позволить Советам вырвать победу из пасти поражения»[642].

Оба лидера сошлись во мнениях, что было совершенно ясно продемонстрировано на совместной пресс-конференции в конце переговоров. Буш заявил:

«Мы разделяем общее убеждение в том, что объединенная Германия должна оставаться полноправным членом Организации Североатлантического договора, включая участие в ее военной структуре. Мы согласились с тем, что вооруженные силы США должны оставаться размещенными в объединенной Германии и в других странах Европы в качестве постоянного гаранта стабильности. Канцлер и я также согласны с тем, что в едином государстве бывшая территория ГДР должна иметь особый военный статус, чтобы при этом учитывались законные интересы безопасности всех заинтересованных стран, в том числе Советского Союза».

Коль вторил его чувствам: «Связь в области безопасности между Северной Америкой и Европой является сейчас и будет в будущем для нас, немцев – т.е. также для всей объединенной Германии – жизненно важной. Вот почему нам необходимо присутствие наших американских друзей в Европе, в Германии, что включает в себя присутствие американских войск». Было очевидно, что Коль теперь воспринял и политику, и формулировки Буша, другими словами, от линии Геншера он отказался[643].

Однако Геншер капитулировал не сразу. Хотя теперь он и принял структуру НАТО для объединения Германии, но он и не отказался от СБСЕ как архитектуры единства Европы тоже. 21 марта, через месяц после встречи Коля и Буша в Кэмп-Дэвиде, Геншер воспользовался возможностью встретиться с Бейкером и Шеварднадзе на церемонии провозглашения независимости Намибии в Виндхуке, чтобы обсудить будущие варианты новой свободной Европы и опасности «балканизации»[644]. Из их беседы Бейкер понял, что Геншер оставался приверженцем Атлантического альянса, но предполагал, что СБСЕ «дополнит НАТО, а не заменит его»[645]. Геншер подчеркнул свои опасения по поводу возникающего вакуума силы между СССР и НАТО, если и когда вся Германия вступит в Альянс и Варшавский договор начнет разваливаться. Он и Бейкер пришли к согласию в том, что для того чтобы избежать антагонизма с русскими, следует отклонить надежды восточноевропейцев на более тесные связи с Альянсом[646].

Тем не менее их дискуссия показывает, что западные лидеры чувствовали, что НАТО может рассматриваться как жизнеспособное решение дилемм безопасности не только немцами, но и странами, расположенными дальше к востоку. Геншер, конечно, надеялся, что в долгосрочной перспективе его общеевропейское видение сделает устаревшим любой интерес Восточной Европы к НАТО[647]. Воодушевленный своими переговорами в Виндхуке, он через два дня выступил с публичной речью в Люксембурге 23 марта. В ней он подробно остановился на своей мечте об институционализации СБСЕ и в конечном итоге о слиянии распущенных и Варшавского договора, и НАТО в новой европейской «ассоциации общей коллективной безопасности» (Verbund gemeinsamer kollektiver Sicherheit). НАТО, как он подразумевал, «с ее нынешними формами и функциями потребуется только на переходном этапе неопределенной продолжительности»[648].

Эти идеи, возможно, были типичной выдумкой геншеритов – поклонников Геншера, но сама речь была воспринята как откровенная провокация для бундесканцелярии. Быть может, она и в самом деле была порождена исключением Геншера из переговоров в Кэмп-Дэвиде – последним раундом их персонального соперничества. Конечно, Коль был абсолютно взбешен. В тот же день, когда была произнесена речь, он написал гневное письмо своему министру иностранных дел, в котором заявил, что «со всей официальностью я хочу сообщить вам, что я не разделяю и не поддерживаю ваши взгляды». Он, в частности, отверг идею «конечного слияния» (aufgehen) двух союзов в новой европейской структуре. И он добавил: «Я не готов