не всем суждено быть военными или бизнесменами. Для кого-то “танчики” становятся смыслом жизни и двигателем карьеры, и ничего ты с этим не поделаешь. Это просто надо принять, как данность.

– Йес! – выдает Димка, подпрыгивая от радости.

– Чего такое?

– Милкивей, прикинь, мы со своей командой вышли в финал! Юху-у-у! Черт. А мы за десять часов долетим до бабки с дедом? А то у меня новая катка начнется, пацаны без меня не вывезут. Сто пудов.

Я закатываю глаза, посмеиваясь. Да, я для него по-прежнему – Милкивей. И нет, теперь меня это ни капли не обижает. Скорее, трогает. Приобнимаю за плечи парня, что почти на голову выше меня и такой же широкоплечий, как его отец, уверяя:

– Сто пудов долетим.

– Круть!

– Щерт, – выдает Яся, болтая ногами у Миши на шее. – Щелт, щелт, щелт! Дима, скасал – щелт. Папусь, – обхватывает ладошками бородатые щеки отца Яся, – а щелт – это плокое слово?

– Димка, – вздыхает Миша, хмурясь. – Фильтруй. Умоляю. Она хватает на лету, – и уже своей маленькой принцессе, улюлюкая:

– Доча, это плохое слово. Не надо его повторять.

– Но Дима скасал…

– Дима больше так не будет. Да?

– Мхм, – кивает Димка, снова с головой утонув в телефоне, – не буду, мелкая.

– Я не мевкая! – дует щеки Ярослава.

– Самая “мевкая”, – передразнивает ребенка Дима.

Яся показывает брату язык.

Мы с Мишей переглядываемся, синхронно закатывая глаза. Одной три года – другому семнадцать лет, а ведут себя оба, как пятилетки. Что самое забавное – эти двое до одури друг друга обожают. Любят до умопомрачения. Если брата нет рядом дольше пары недель – Яся превращается в птичку-мозгоклюйку, спрашивая о нем без умолку. А Дима, когда мы с Мишей не видим, улюлюкается и возится с ней, позволяя даме все. Даже плести ему косички.

Просто Димка, как истинный мужчина, строит из себя неприступного болвана. А Ярослава, как маленькая капризная принцесса, крутит и вертит своими маленькими пальчиками всеми мужчинами в своем окружении. Начиная отцом и заканчивая прадедом – Андреем Петровичем, который, кажется с появлением правнучки скинул добрых три десятка лет. Встал на сноуборд, начал серфить и учить китайский, и все это в (на минуточку!) семьдесят девять лет!

Уже два года как Андрей Петрович окончательно отошел от дел в холдинге. Передал управление корпорацией в руки Мишани и прикупил домик в Испании. На самом берегу Средиземного моря. Свил со своей Люсенькой уютное гнёздышко в три этажа и десять комнат и раз в полгода собирал всю свою большую нынче семью. В нашей с мужем жизни эти две недели раз в полгода были самыми потрясающими, волшебными и беззаботными. Потому что, когда вокруг прадед с прабабкой, дед и две до чертиков любящие внучку бабули – мы можем со спокойно душой и чистой совестью забуриться куда-нибудь на необитаемый остров только вдвоем и пропасть друг в друге от всего остального мира.

Так что… моя жизнь прекрасна! У меня самый потрясающий муж, который даже спустя четыре года брака готов носить меня на руках по поводу и без. Прощает мне все мои девичьи капризы и сдувает пылинки буквально, как с Яськи! Самая восхитительная проказница-дочь, с моими глазами и папиной дьявольской ухмылочкой, вгоняющей в стопор посторонних. И здоровые, счастливые родители, которые с нашей с Мишей свадьбой будто тоже вновь ощутили себя молодыми.

Разве нужно что-то еще?

Ах, да, Мише нужно…

Уже год упрашивает. Я пока держусь. Должен же быть в нашей семье хоть один стойкий, разумный человек, думающий наперед?

Стильный бизнес-джет, на котором мы всей гурьбой летим к старшему поколению Румянцевых, ровно в десять часов ночи отрывается от взлетной полосы, взмывая в звездное ночное небо. В салоне самолета царит почти идеальная тишина, которую нарушает негромкий гул двигателей и легкий шорох голосов.

Я мою руки и ополаскиваю холодной водой лицо. Провожу мокрыми ладонями по шее и щекам. Меня сегодня слегка колбасит. Полагаю, сказывается перенапряжение прошедших трех сумасшедших дней полных беготни.

Выхожу из уборной и прохожусь по небольшому коридорчику, вдоль которого тянутся кожаные сиденья и пара диванчиков. На одном из них папа с Натальей Федоровной о чем-то негромко переговариваются. Рядом сидит Димка в наушниках, уткнувшись в ноут.

Проходя мимо парня, ерошу его кудрявую шевелюру. Дима вскидывает взгляд и подмигивает. Шалопай!

На другом диванчике – в дальнем углу самолета – мама хлопочет над уснувшей Яськой:

– Уже отключилась? – спрашиваю шепотом.

– Ага. Только взлетели, и сразу на бок, “брык” и сопит, – шепчет ма, накрывая любимую внучку теплым пледом. – Умница девочка.

– Ох, уж эта ее потрясающая способность спать в дороге! Мне бы так.

– Миша, кажется, тоже задремал, – кивает ма.

Я оглядываюсь. И правда, Миша дремлет. Откинув голову на подголовник, сложив свои внушительные ручищи в толстовке на груди, мерно дышит. На лице такое блаженное выражения спокойствия, что аж завидно! Сейчас бы обнять, прижаться и тоже сладко, как дочурка, засопеть.

– Иди к нему, – будто читает мои мысли ма, – подреми. А то вы вымотались оба с организацией этой поездки. Шутка ли, собрать документы на семерых!

– Я-то ладно, – улыбаюсь. – А он вообще у меня эти два дня почти жил в офисе, утрясая все рабочие вопросы до поездки. Умаялся бедняга.

– Он у тебя молодец.

– Да, – вздыхаю. – Я знаю. Самый лучший.

– Давай, – подталкивает меня родительница. – Иди, заползай под бочок к мужу и не переживай. За Ясей я присмотрю.

– Спасибо, мамуль, – чмокаю маму в щечку и в полумраке салона пробираюсь к мужу.

Присаживаюсь на соседнее сиденье, стараясь сильно не шуметь. Чуть откидываю спинку кресла. Миша, звозившись, открывает один глаз. Смотрит на меня сонно и улыбается. Не говоря ни слова, притягивает к себе за плечи. Обнимает крепко и целует в макушку. Шепчет:

– Яся спит?

– Спит. С ней мама.

– Кайф. У нас есть три часа на сон.

– Ты же знаешь, – улыбаюсь, – что я в дороге спать не умею.

– Займем эти три часа кое-чем другим не менее приятным? – смеется.

– Миша, – фыркаю, щипая своего ненасытного Дикаря за бок. – Будем отдыхать, – стягиваю с себя толстовку и кладу ее Мише на колени, сооружая себе подушку. Укладываюсь, устраиваясь