бы знал что-то, что мне нельзя говорить.

– Говори! – не выдержав, невольно воскликнул я. – Ты же уже сутки как должен быть в пути к западной границе. С какого хрена ты тут?

Кор-сэ́ чуть откинулся из-за стола. Встал. Поправил ремень на пузе. Чуть заметно маякнул мне. В общем, из-за стола мы вышли вдвоём. Якобы в туалет.

– Ваден… Мне шепнули… Нам шепнули… чтобы ты уезжал… Это последнее предупреждение… Это их слова…

– Кого?

– Я не знаю. Это отцу передали. Прости…

– Это ты меня прости… Брат… – невольно навернулась слеза. Я спрятал свою слабость за насморком. Просморкался, тут это в порядке вещей. Брат, напоить бы тебя, чтобы понять, что у тебя на душе. Но всё это в прошлом.

Я почему-то понял, что нам больше не суждено пересечься. Это наша последняя встреча. Сука, предвиденье. Кто бы с заумью не говорил, что предвиденье невозможно.

– Это всё? – вместо слов сожаления спросил я. Я чувствовал, что это самое главное.

– Ах да! – невольно хлопнул себя по лбу Адрус. – Чуть не забыл. Тебя ждут сегодня в Мёртвом… Какой-то… Не помню… Отец велел тебе передать эту бумагу… Там главное… И ещё… На словах. Будь осторожен. Не болтай лишнего. Молчи. Вроде всё… Хотя нет… Там было ещё что-то… Сейчас вспомню… Первая, вторая… Нет, не то… что-то насчёт проверки…

– Спасибо, Адрус. Езжай. Я всё понял, – ответил я, смотря на кор-сэ́ через призму чувства, что вижу его в последний раз.

– И ещё… – кор-сэ́ замялся. – Я вижу… Я хочу… Мне Гумус рассказывал о жевурах… Принеси.

Признаться, я в первый момент не понял его. Настолько бредово звучала его просьба. Я подозреваю, что за столько месяцев общения с моим оруженосцем у сына графа… В общем, проболтался мой мелкий, сболтнул лишнего. В том числе и о том, как я дарил ему слепых жевуров. Я другого не понимаю.

– Зачем?!

– Всегда хотел понять… Кто я…

– Достойно, – всё что смог выдавить из себя я.

Кто не понял, то это он вещает о вечном: «Тварь ли дрожащая, или право имею». А вот, и такое прочтение Достоевского в жизни имеет место быть. У нас это с друзьями выражалось в походе на медведя с рогатинами. Но мы, по счастью, до медведицы не дошли…

Я вернулся к столу со своими. Там на комке моего плаща спала Лена. Еба я решил не трогать. Он более агрессивный. Обойдётся.

Калачик тельца Лены вместе с плащом я положил на стол Адруса. Кор-сэ́ замялся. Протянул руку и погладил зверюшку. Как всё просто. Раз и погладил. Я бы счёл Лену за обычную ласку, если бы не напрягшиеся лица сопровождения Адруса. Эти, походу, понимали что-то, что я не знаю…

Лена чутко дремала. Слегка повела маленьким ушком, когда Адрус её гладил, но не просыпалась. Чудо, а не зверёк…

Адрус ничего не сказал. Только как-то нелепо улыбнулся. Я не сразу понял, что он в том миг улыбался, как младенец. Наверное, он что-то самому себе доказал.

– Спасибо, – едва слышно шепнули его губы. А я почему-то увидел его совсем другим. С лицом, залитым кровью, без правой руки по локоть, в ошмётках чёрного плаща. Перевёл взгляд на его сопровождающих. Один был без глаза и части черепа. Второй выглядел вполне здоровым. Вот и что это было? Что за глюк меня посетил, кто бы знал…

Глава 7

О мрачном городе, бумажной волоките и встрече с вечным…

Адрус уехал. Я отнёс Лену обратно к себе за стол. Вниз спустился Ивар. Мне кусок в горло не лез после моего глюка с трупом кор-сэ́. Я тупо пил сбитень и пытался убедить себя, что это просто расстроенные нервы…

Могр читал записку, переданную Адрусом, о чём-то тихо шептался с Иваром. Когда к их шептанию присоединился проснувшийся адвокат, у меня не выдержали нервы.

– О чём это вы без меня шепчетесь?

Они переглянулись. Отвечать решил адвокат:

– Надо ехать. Второй отдел…

Я понял, что ничего большего от них не услышу. Для них второй отдел это нечто само собой разумеющееся. То, о чём знают даже дети. Чтобы не выдавать своего незнания, я не стал у них переспрашивать, что это за отдел. И бежать от судьбы я тоже не стал. Устал бегать. Всё просто. Я всё для себя решил. И так пофиг что будет.

В Мрачный мы ехали не через Злой, а через Небесный. Такова была моя прихоть. Сам не знаю, почему я такое навязал. Хотя знаю, но и самому себе в этом не признаюсь. Мои то ли понимали, что со мной спорить бесполезно, то ли сами считали, что так лучше, и не вмешивались.

На наше всеобщее удивление, нас никто не пытался ограбить, вызвать на дуэль, да и, впрочем, помешать нам. То ли местных пугало, что нас слишком много, то ли нам просто повезло.

Руки жгло отсутствие жевуров. Я их оставил в своей комнате. Незачем ими лишнее внимание привлекать. Нахохлившийся Гумус. Мрачный Могр. Настороженный Ивар. И я сама безмятежность. Дураки не волнуются по пустякам…

Сама контора второго отдела располагается между тюрьмой, где когда-то мотал срок Антеро, и судом. Так сказать, между ними. Ассоциации не самые приятные. На моих это действовало удручающе. А мне почему-то было смешно. Вы ещё не посылали в лицо генерала-лейтенанта Опенышева, хоть и сам рядовой… Было всякое. И не потому что я такой крутой. Всё проще. Иногда выбора нет. А раз выбора нет, то зачем трепыхаться…

Встретили меня неласково, но я другого и не ожидал. Прессуют на входе. Самое смешное, кто меня прессовал? Какой-то сморчок чернильный пытается меня законопатить на слабо. Я его слушал. Мотал головой, что согласен. Кивал гривой, где не согласен.

Третий этаж. Узкие коридоры. Затхлый воздух. Примесь чего-то с плесенью в воздухе. А может, мне это просто кажется…

Может быть, когда-нибудь эти корявые записи прочитает психолог и воскликнет, как там по Станиславскому: «Не верю! Такое поведение невозможно!»

Всё проще. Расслабься. Я тебе так скажу, скотина. Вас много, кто клюёт мозг. А ты знаешь, что такое тащить полночи тело друга, а когда притащил – узнать, что он уже больше часа мёртв. А ты, скотина, тащил его, слышал его ответы. Он шептал, что доползём, а я…

Я не спорю. Нас двое. Я пацифист с испачканными руками и он. Не буди во мне его. Поверь, тебе это не понравится…

Занюханный кабинет. Лысеющей мужчинка лет так за пятьдесят. Лёгкая залысина. Перхоть