— Не могу, не могу. Я… Я стала скверной женщиной, дядя Джо, милый… Простите меня, простите…

Он отнял руку, и она позволила поднять себя с полу, чувствуя его руки, его большое, доброе тело.

— Ну, перестань, перестань! — сказал он, поглаживая ее спину тяжелой ласковой рукой. — Не плачь!

— Мне пора, — сказала она наконец, и ее тоненькая темная фигурка оторвалась от его массивного тела. Он отпустил ее, она судорожно сжала его руку и тут же выпустила. — Прощайте! — шепнула она и выбежала, быстрая и темная, как птица, легко постукивая каблучками, так же внезапно, как пришла.

На террасе она пробежала мимо миссис Пауэрс, не видя ее, и — пролетела по ступенькам. Та смотрела вслед ее тонкой темной фигурке, пока она не исчезла… Через минуту на машине, стоявшей за углом сада, зажглись фары, и она уехала…

Миссис Пауэрс вошла в кабинет и повернула выключатель. Ректор спокойно и безнадежно смотрел на нее из-за стола.

— Сесили отказалась, Маргарет. Так что свадьбы не будет.

— Глупости, — сказала она резко, протягивая ему свою крепкую руку. — Я сама с ним обвенчаюсь. Все время собиралась это сделать. Разве вы ничего не подозревали?

12

«Сан-Франциско, Калифорния.

25 апреля, 1919 года.

Маргарет, любимая моя!

Вчера вечером я все сказал маме, но она, конечно, считает, что мы слишком молоды. Но я объяснил, что война все переменила, время другое, война людей делает старше, раньше не то было. Я смотрю на своих однолеток: они-то не служили, не летали, а это человека воспитывает, они для меня все равно, что дети, потому что я наконец нашел любимую женщину и мое детство кончилось. Столько женщин я знал, и вдруг найти вас далеко, я даже не ожидал, не думал. Мама говорит — займись делом, заработай деньги, тогда за тебя может какая-нибудь женщина и выйдет, так что с завтрашнего дня начинаю, место для меня уже нашлось. Так что теперь уж недолго ждать — скоро увидимся и я обниму вас крепко и навеки веков. Как мне рассказать, до чего я вас люблю, вы совсем другая, не то, что они. А меня уже любовь сделала сурьезным человеком, понимаю, что есть ответственность. А они все такие дурочки: болтают про джаз, бегают на танцульки и меня, конечно иногда приглашают, да Бог с ними, лучше посижу один в комнате, подумаю про вас и напишу все свои мысли на бумаге, пусть они там веселятся, глупые девчонки!

Думаю про вас всегда, и если бы вы могли думать про меня всегда, только не огорчайтесь из-за меня, а думайте про меня всегда. Если вас огорчает, не думайте про меня, не хочу огорчать вас, моя любимая. Но знайте, я вас люблю, буду только вас любить одну, буду вас любить вечно.

Ваш навеки,

Джулиан».

13

Баптистского священника, молодого дервиша в белом полотняном галстуке, было легче всего заполучить, так что он пришел, выполнил свой долг и удалился. Был он молод, невероятно добросовестен, честен и одержим желанием делать добро, одержим настолько сильно, что стал невыносимо скучен. Он тоже успел повоевать и очень уважал и любил доктора Мэгона, отказываясь верить, что старый священник, только за то, что он принадлежит к епископальной церкви, будет после смерти гореть в аду.

Он пожелал им счастья и деловито поспешил уйти, повинуясь какому-то непонятному внутреннему импульсу. Они смотрели вслед его энергичной, решительной спине, пока он не скрылся из виду. Тогда Гиллиген молча помог Дональду спуститься по ступенькам на лужайку, к его любимому креслу под деревом. Молодая миссис Мэгон молча шла за ними. Молчание вошло у нее в привычку, чего нельзя было оказать о Гиллигене. Но тут и он не сказал ей ни слова. Идя с ним рядом, она протянула руку, дотронулась до его рукава. Он повернул к ней лицо, такое мрачное, такое несчастное, что ей вдруг стало невмоготу, тошно от всего происходящего. («Дик, Дик, как ты вовремя ушел от всей этой неразберихи!») Она быстро отвернулась, посмотрела через сад, на колокольню, где голуби провожали день воркованьем, смутным, как сон, и крепко закусила губу. Замужем. Но никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.

Гиллиген привычно-заботливо, с напускной бодростью усадил Мэгона в кресло. Мэгон проговорил:

— Ну вот, Джо. Значит, меня женили.

— Да, — сказал Гиллиген.

Его наигранное спокойствие исчезло. Даже Мэгон смутно, бессознательно заметил это:

— Слушайте, Джо!

— Что скажете, лейтенант?

Но Мэгон промолчал, его жена села на свое обычное место. Откинувшись на спинку стула, она смотрела на верхушку дерева. Мэгон наконец сказал:

— Выполняйте, Джо.

— Нет, не сейчас, лейтенант. Что-то охоты нет. Пожалуй, пойду прогуляюсь, — ответил он, чувствуя, что миссис Мэгон смотрит на него. Он поглядел ей в глаза сурово, с вызовом.

— Джо, — тихо и горестно сказала она.

Гиллиген взглянул на нее: бледное лицо, печальные темные глаза, рот, как незаживающая рана, — и ему стало стыдно. Его хмурое лицо смягчилось.

— Ну, ладно, лейтенант, — сказал он таким же спокойным, как она, тоном, с налетом своей обычной напускной несерьезности. — Так о чем же будем читать? Разорим еще парочку второстепенных государств, что ли?

Только налет прежнего. Значит, все-таки оно вернулось. Миссис Мэгон посмотрела на него с благодарностью, с той прежней, хорошо знакомой сдержанной радостью, без улыбки, но с одобрением, которого ему давно, очень давно не хватало, и ей стало так, будто она положила ему на плечо свою твердую, сильную руку. Он торопливо отвел от нее глаза, грустный и счастливый, уже без всякой горечи.

— Выполняйте, Джо…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

«Сан-Франциско, Калифорния.

Моя любимая

несколько слов, чтобы рассказать вам, что я поступил на службу, служу в банке, зарабатываю для нас деньги. Хочу нам обеспечить место в жизни, какого вы достойны, и чтоб у нас был семейный очаг. Кругом хорошо относятся все, я с ними разговариваю про авиацию, они в ней ни черта не понимают. Они только и думают как бы пойти потанцевать с кавалерами. С каждым днем наше свидание все ближе и уже не расстанемся навеки. С любовью

Вечно ваш

Джулиан».

2

Девять ли дней, девяносто или девятьсот, но все пережитое имеет счастливое свойство — раньше или позже уходить в забвение,