– Послушай, братец, может, тебе попросить у Малли что-нибудь для твоей футбольной команды, прежде чем она уедет?

– Я играю в бейсбол, – напомнил я.

– Попроси ее наколдовать вам удачу, чтоб вы всегда выигрывали.

Глупая идея. Только девчонке такое в голову придет.

– Послушай, – сказал я Дотти очень медленно и ясно, чтобы она поняла, – нам, питчерам, магия не нужна.

Малли подмигнула мне и дернула меня за волосы.

– Мальчишкам вообще не нужна магия, – заявила она. – Она износится на их жестких шкурах.

Ну, Малли и уехала на следующей неделе, а потом снова началась школа, и закончилось лето. Вскоре мы вроде как перестали говорить о Малли, потому что так много всего у нас произошло. Я иногда думал о ней во время бейсбольного сезона или когда ел вишневый пирог, который уже не получался таким вкусным, и время от времени мама говорила, как сильно скучает по Малли и ее улыбкам. А когда Дотти собирала вещи, чтобы уехать в колледж, она достала голубое платье с одуванчиками и примерила его еще раз, прежде чем положить в чемодан.

– Мое любимое платье, – мечтательно произнесла она. – Я надела его на весенний бал с тем парнем, помнишь его? – Мама кивнула.

– Знаешь, – медленно сказала мама, глядя на Дотти, – это платье сейчас такое же свежее, каким было, когда его прислали. Я не верю, что оно когда-нибудь износится.

– Волшебство, – кивнула Дотти. – Я надевала его на весенний бал, и на танцы в загородном клубе прошлым летом, а потом на выпускной бал, и еще много раз.

– Помнишь ужин с дядей Ральфом и тетей Гертрудой? – спросил я. – Помнишь гравий?

– И мою шляпу! – сказала мама.

И мы засмеялись.

– Я никогда не забуду Дотти, закутанную в занавески, – хихикнула я.

– А я – твое лицо, когда ты увидел платье, – усмехнулась Дотти. – Все спрашивают, где я его взяла.

– Пусть Малли останется нашей семейной тайной, – решила мама. – Представь, что ты пытаешься сказать людям, что твое платье, и ужин, и дом, и работа, и…

– Дотти теперь умеет готовить, – напомнил я.

– И команда Джерри выигрывает, – сказала Дотти.

– Это мы сами! – вставил я, а мама быстро продолжила: – В любом случае, представь, что пытаешься сказать кому-то, что все это волшебство.

– Не знаю, что там было волшебного на самом деле, – сказал я, – но готовила она потрясающе.

Мы с мамой проводили Дотти в колледж, посадили ее в поезд. Мама немного поплакала, и даже мне было странно без Дотти. Потом все пошло своим чередом, Дотти вернулась домой на Рождество, и они с мамой достали голубое платье, чтобы Дотти могла надеть его на какую-нибудь модную вечеринку. Я огорчился, когда они сняли одуванчики; желтые пуговицы напомнили мне о Малли.

Весной мама сделала всем большой сюрприз – снова вышла замуж. Дотти специально приехала домой из колледжа, и началась кутерьма. Наконец, утром того дня, когда мама выходила замуж, пришло кое-что от Малли. Мама была уже одета и готова к свадьбе, и мы с Дотти сидели с ней вместе, вроде как собрались на последний семейный разговор, когда кто-то принес посылку. Мы все сразу догадались, от кого она. Мама достала открытку и прочитала: «С любовью от Малли». Потом посмотрела на нас с Дотти и сказала:

– Сколько времени прошло, а она нас помнит!

– Я так и знал, что она вспомнит, – заявил я.

– Я тоже, – кивнула Дотти, и я даже удивился.

Внутри упаковки оказалось зеркало в раме с голубыми цветами и забавными старомодными амурами по углам. Маме зеркало очень понравилось, и она поставила его на комод. А когда посмотрелась в него, то почему-то удивилась, а потом улыбнулась и стала поправлять прическу. Она позвала Дотти, и Дотти тоже посмотрела в зеркало, и тоже заулыбалась и стала так и сяк укладывать локоны. Они смеялись и дурачились перед зеркалом, а я сидел рядом и нервничал, потому что мне скоро надо было идти с мамой к алтарю, и я даже не сомневался, что споткнусь.

Наконец их позвали, и мама с Дотти ушли, взволнованные и красивые. А я прокрался к зеркалу и посмотрел на себя. Забавно: я выглядел по-другому. Мое лицо было тоньше и не отсвечивало розовым, как у «здоровых мальчиков», как меня все называли. А за зеркалом выросла тень, из-за которой казалось, будто у меня усы, как у питчера высшей лиги, или как у путешественника. В зеркале я показался себе совсем взрослым, и поскорее пошел вниз, потому что все было готово к свадьбе.

Весь день они украдкой бегали наверх – и мама, и Дотти, и все остальные женщины, которые к нам пришли, и смотрелись в зеркало, а спускаясь вниз, все улыбались. Я и сам посмотрел на себя еще пару раз, когда никто не заметил.

После свадьбы мама поставила зеркало внизу, в холле, чтобы все, кто входил или выходил из дома, могли в него заглянуть. И все, кто смотрел в то зеркало, очень себе нравились. Я все думаю, что сказала бы Малли, если бы я спросил ее, почему зеркало показывает людей намного красивее и умнее, чем они есть. Она бы подмигнула мне, как всегда, и сказала бы: «Волшебство».

Наверное, это и было волшебство, хотя наверняка никто не знает. Все могло быть волшебством, кроме той игры, когда мы победили команду «Чудесная девятка». Я сам подавал в той игре, и я точно знаю.

Десятицентовик желаний

«Домашний очаг», сентябрь 1949 г.

Мистер Говард Дж. Кенни понуро брел по улице и вдруг заметил, как в канаве ярко блеснула монета. С минуту мистер Кенни разглядывал блестящий кружок, не пытаясь его поднять. Это была монета в десять центов, и мистер Говард Дж. Кенни справедливо решил, что одна монета мало что изменит в его жизни. Уже две недели он искал работу. Двухнедельная зарплата, которую ему выплатили при увольнении, сократилась до почти незаметной суммы; его жена больше не пыталась скрывать беспокойство за храброй улыбкой; весь мир – или так казалось мистеру Кенни – смотрел на него подозрительным, недоверчивым взглядом. И вот судьба преподнесла мистеру Кенни десять центов, ярко сверкавших на солнце поздним вечером. Мистер Кенни вышел из задумчивости, пожал плечами, наклонился и взял монетку. Она удобно лежала на его ладони, твердая, но почти невесомая и очень маленькая. Мистер Кенни хотел было опустить ее в карман, но подумал: найденные деньги лучше отдать