Грей тоже изменил направление, обошел кровать и направился ко мне, со словами:

— Думаю, ты меня услышала, Айви.

Что происходит?

— Что ты здесь делаешь?

Он был почти рядом со мной, когда заявил:

— Я же сказал, что нам нужно поговорить. Сначала мы займемся другими делами, а потом поговорим.

От его присутствия, его действий и слов мое сердце подскочило к горлу, а затем мои ноги запрыгнули на кровать. Я пробежала по широкому матрасу и спрыгнула с другой стороны, глядя на дверной проем, зная, что веду себя как сумасшедшая, но мне было плевать, и тут я увидела, что Грей изменил направление и снова приближается ко мне.

Если он поставил себе цель добраться до меня, то быстро с ней справится. Я знала. Мне не устоять.

— Стой! — воскликнула я, поднимая руку, но он даже не замедлился.

Однако, заговорил.

— Честное слово, куколка, лучше тебе перестать бегать в этой гребаной ночнушке. Ты меня убиваешь.

Я часто дышала, хоть и не двигалась, не в состоянии сосредоточиться на всем, что чувствовала. Паника — немного. Смятение — определенно. Возбуждение.

О, да.

Как это обычно бывает, паника победила, и я бросилась к гостиной, даже не понимая, зачем, но меня поймали, обхватив рукой за живот, притянули к твердому телу, быстро развернули, и я начала падать. Грей приземлился на кровать, я приземлилась на Грея, затем он соскользнул с меня и перекатился, оказавшись сверху.

Да, именно так.

Сверху.

Я приняла тяжесть его тела, мне она всегда нравилась, и смотрела в его горящие глаза.

О Боже.

– Грей... — прошептала я.

— Бл*дь, Господи, бл*дь, — прошипел он, опустившись лбом на мой лоб. — Как же я скучал по тому, как ты так произносишь мое имя.

Глаза заволокли слезы, сердце забилось в три раза чаще.

— Что происходит? — прошептала я.

Он вновь поднял голову, обхватив ладонью мое лицо, большой палец скользнул вверх по моей скуле, утирая влагу под глазом.

— Айви, умоляю, не плачь больше.

Я сделала дрожащий вдох, пытаясь взять себя в руки, преуспела в этом усилии и повторила:

— Что происходит?

— Мне нужно, чтобы ты знала, я не считаю тебя кем-то, кроме как Айви.

В замешательстве я слегка покачала головой и спросила:

— О чем ты?

— Ты не кто иная, как Айви. И видя, как эти два парня защищали тебя, никогда и не была.

— Я не... — Я прочистила горло, потому что голос звучал хрипло: — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я не считаю тебя шлюхой. Не считаю тебя дрянью. Не считаю, что ты кто-то, кроме Айви, — самое прекрасное создание, которое я увидел семь лет назад, и, серьезно, самое охрененно прекрасное создание, которе я увидел пять минут назад в этой гребаной ночнушке.

Я замерла под ним, взгляд не отрывался от его лица.

Грей еще не закончил.

— Я любил тебя тогда. Люблю и теперь. Я любил тебя каждый день все те семь лет. Твой уход, всколыхнул воспоминания о моей маме, о том, как отец цеплялся за нее. Он ее любил, Господи, как же он ее любил. Ее уход съел его живьем. Он так и не оправился. Никогда. И эта боль проникла в самые глубины, превратившись в горечь, так что, когда она вернулась, он не смог ее простить. Три года они жили в одном городе, а он так и не простил ее. Придя на его похороны, она выглядела подавленной. Правда. Словно ее миру только что пришел конец, и даже сейчас я вижу это в ее глазах, то, что она потеряла, что выбросила, то, чего уже никогда не вернуть. Таким был я, когда ты ушла, Айви. Я знал, что тоже самое происходит со мной, чувствовал это, понимал, прожив с отцом, что его история повторяется и со мной, и ни хрена не делал, чтобы попытаться это остановить.

Он не мог говорить серьезно.

Такого не бывает на самом деле.

— Ты любишь меня? — выдохнула я.

Его глаза не отрывались от моих, и напряженность не покидала его.

— Да.

— Ты любишь меня, — заявила я.

— Да.

— Каждый день все семь лет?

— Каждый день, каждую минуту, каждую секунду с тех пор, как ты ушла от меня.

О боже.

О боже мой.

Я посмотрела ему в глаза.

Он говорил серьезно.

Это происходило на самом деле.

О боже.

Грей снова скользнул большим пальцем по моей скуле и мягко произнес:

— Теперь, понимая это, можешь расслабиться, чтобы я поцеловал тебя, потом трахнул, потом мы поговорим о важном дерьме, потом я трахну тебя снова и мы ляжем спать, а перед тем, как заснуть, будем обниматься.

Я снова уставилась на него, а затем прошептала:

— Скажи это.

— Сказать что?

— Прикажи мне признаться тебе в любви.

В тот момент, когда слова слетели с моих губ, его глаза закрылись, тень боли пробежала по его лицу, и он склонил голову, прильнув к моей щеке.

Он вспомнил.

Он тоже скучал по этому.

Сильно скучал по этому, как и я.

Затем его рука нашла мою, его пальцы крепко сжались, а губы приблизились к моему уху.

И он прошептал слова, которые я жаждала услышать более семи долгих лет:

— Скажи, что любишь меня, Айви.

Я повернула голову, обвила его шею рукой и прошептала в ответ:

— Я люблю тебя, Грей.

Он поднял голову, я же продолжала поворачиваться к нему, и, приблизившись, наши губы соприкоснулись.

Нам нужно было многое наверстать. Семь лет.

И было ясно, что у нас обоих на уме одно и то же.

Отчаянно, даже жадно, хватая ртами, водя языками, натыкаясь руками друг на друга, я сорвала его футболку через голову, а затем дернула за ремень. Грей принялся расстегивать молнию, а я двинулась вниз, снимая с него ботинки, носки, стягивая за штанины джинсы.

И вот он оказался обнажен, великолепен и тверд, тверд везде. Он откатился от меня и, вжух! Мои трусики исчезли, вжух! Ночнушка исчезла, и тут мы набросились друг на друга, возбужденные, почти обезумевшие, будто один из нас мог раствориться в воздухе, и у