– Прилепи это на внутреннюю сторону зубов… чтобы ты мог раскусить ее и с завязанными руками. Если станет совсем плохо.

В глазах Брайана появляется недоверчивый ужас.

– Господи. Вы… вы меня не вытащите, – выдыхает он.

– Мы пытаемся, – говорит Лукас. – Но собор уже принял решение, и пока не похоже, что его можно обойти.

– Пытаетесь.

Брайан почти не способен говорить. Зубы у него стучат. И вдруг из его глаз брызгают слезы, он падает на колени и хватает Лукаса за ноги.

– Не оставляйте меня здесь! Прошу… пожалуйста, сделай что-нибудь… пусть меня освободят.

Лукас понятия не имеет, что делать. Брайан стоит на коленях на земле, судорожно трясется и почти задыхается от диких всхлипов. Лукас наклоняется и берет его за плечи, но против такого потока слез чувствует себя абсолютно бессильным. Брайан вдруг отчаянно цепляется за его шею. Держит, будто хочет спрятаться под рубашку; будто хочет любой ценой вытрясти из него хоть капельку надежды.

Лукас стискивает зубы. Все в нем сжимается от сочувствия. Но в то же время он ощущает, как взгляды двух ӧссенских стражников впиваются в его спину; чувствует их безграничное презрение и краснеет до корней волос.

– Возьми себя в руки! – тихо произносит он. – Брайан, боже, ты тут не только сам за себя! По тебе будут судить всю Землю. Ты не имеешь права сдаваться!

Брайан отстраняется.

– Тебе легко болтать, – шипит он с ненавистью. – Ты-то не по уши в дерьме!

Нет смысла объяснять ему, что он сам виноват.

– Если вскроется, что́ я принес сюда, то я тоже в нем окажусь, – заверяет его Лукас. – Послушай. У нас нет времени. Постарайся меня не перебивать.

Брайан вдыхает, но воздерживается от дальнейших жалоб.

– Завтра утром… тебя будут спрашивать… – начинает Лукас. Сомневается. – Начальник добился, чтобы всё сделали в форме божьего суда. Тебе дадут слово. Это твой единственный шанс. Ты должен сказать, что ты не виновен, что ты ошибался… ну, все такое, ты сам знаешь; а затем, самое главное, подчеркнуть, что ты слышишь голос Аккӱтликса, который тебя прощает. Сосредоточься, Брайан. Знаешь эту формулу? Всю наизусть?

– Конечно, – говорит Брайан.

Затем вытирает слезы. Он выглядит так, будто в его голове ничего не укладывается.

– Но… но это ведь хорошая новость, – осторожно допускает он. – Я правильно понимаю, Лус: если я продекламирую им парочку дурацких стихов, они меня просто отпустят?!

– Да, – кивает Лукас.

У Брайана начинают светиться глаза.

– Так это здорово! Вы смогли! Так почему ты, черт возьми, прямо не скажешь, что дело только в моем заявлении? Пугаешь меня тут, как будто… будто… что… непонятно что…

Лукас молчит.

Брайан немного притихает и понижает голос:

– Или тут есть какой-то подвох? Если они готовы меня отпустить, когда я все подтвержу, то в чем дело?

Его взгляд соскальзывает на сжатый кулак, в котором скрывается капсула с ядом.

– Зачем вообще… почему мне…

Лукас отводит глаза.

– Я смотрел в архивах, Брайан, – говорит он. – Ты не первый, кто попал тут в передрягу. Были такие, кто не смог этого сказать.

Брайан качает головой.

– Клоуны! Я не какой-нибудь чокнутый Джордано Бруно, чтобы сдохнуть здесь за правду и идеалы! Я уже все обдумал. Я сделал жуткую глупость. Я все подтвержу или опровергну этим слоникам, все, что пожелают! И подпишу, если только не собственной кровью.

– Конечно. Ты справишься, – говорит Лукас. – И положи ее в рот, Брайан. На всякий случай. Для моего спокойствия, прошу тебя. Все равно придется пронести ее обратно, чтобы тут не нашли. Утром ты уже не будешь есть. Прилепи СЕЙЧАС.

Смерть Брайана была ужасна. Образ его мечущегося тела, привязанного к алтарю и горящего от кончиков пальцев, будил Лукаса неделями. Безумный крик звучал в его ушах даже днем. Но это было не самое страшное. Совсем нет.

Это было другое воспоминание, эхо того же голоса перед этим, которое пронизывало его до мозга костей не просто неделями, а годами. Брайан говорил медленно, громко, без дрожи в голосе. Звучные стихи разносились под сводом святыни.

«Я признаю свою вину перед лицом Аккӱтликса… Его голос молвит, что смерти заслуживаю… Положите меня на алтарь… спалите мое тело… до пепла».

Лукас знал, что так будет. Знал с того момента, когда просматривал в архиве базу данных людей, осужденных ӧссенским собором. Обычно она была недоступна, и по веским причинам; но начальник, учитывая обстоятельства, наделил Лукаса особыми полномочиями. Брайану он не сказал при разговоре в келье о смерти, но ему не удалось найти ни одной записи о том, что на этом так называемом… божьем суде… кто-то хоть раз выиграл.

Брайан умер спустя несколько минут страданий от мгновенного действия яда, что ӧссеане посчитали инфарктом. Никто не убеждал их в обратном. Верховный жрец наверняка подозревал, в чем дело, но расследование было скорее вопросом политической воли, а ее было недостаточно; что не прошло бы даром ӧссеанам, землянам сходило с рук и благословлялось тихим согласием, ведь межпланетный конфликт никому не был на руку. В конце концов, казнь состоялась, а ересь наказана. Тело Брайана сгорело. Посол подтвердил версию об остановке сердца и родителям Брайана. Они были людьми современных взглядов: тела, конечно же, не потребовали, а в итоге не захотели получить и пепел.

Однако Брайан капсулу раскусывать не хотел. Она лишь случайно скользнула меж челюстей, пока он кричал и сжимал зубы. Он бы выплюнул яд, если бы мог. И насладился бы процессом до самого конца… потому что всем сердцем желал умереть на алтаре смертью лардӧкавӧара.

Это был факт, в котором Лукас совершенно не сомневался.

Глава шестнадцатая

Сердце Корабля

– Запрос на вход, – произнес мелодичный голос Корабля.

Джеймс Ранганатан взвизгнул от восторга. «Она все-таки пришла, – думал он не дыша. – Вот так да, она правда здесь, а я уже боялся, что она взяла и наплевала!» Он выскочил из кресла пилота, в котором сидел сложив ноги на панели управления, и чуть не сбил кружку с чаем, которым в течение прошедшего часа меланхолично запивал, налив уже в третий раз подряд, свое горе и глупость. До этого ему казалось, что договориться о свидании на космодроме – гениальная идея, потому что Корабль шефа бесплатный, они будут на нем одни, а он еще в качестве бонуса получит возможность небрежно упомянуть, что именно на этом Корабле он привез