Он достал свою карту, ту, что делал сам. Попытался их сопоставить относительно реки. Тут ещё больше стала заметна разница в пропорциях.

- Большие погрешности. Карта неточна. Так можно и погибнуть в песках, – сравнивая бумаги произнёс, инженер задумчиво.

- Это что ещё такое? – с вызовом спросила казачка, явно она была недовольна, кажется, карта отца была для неё большой ценностью.

- Колодцы могут быть в ста метрах от той точки, на которой они указаны на карте, – пояснял он примирительно, уже сожалея о том, что ляпнул не подумав. – Всё равно твой отец был молодец, не имея инструмента и образования, он смог сделать многое.

- Как приспичит, так найдёшь, - благоразумно произнесла они и хотела уже забрать карту, но он не дал ей этого сделать.

- А это что на другом берегу от Полазны? Пересохший приток реки? Вот, видишь эту линию, которая идёт от берега? - инженер указал пальцем в неровную линию.

- Это не приток реки, - сразу ответила Самара, лишь бегло взглянув на карту. - Это каменная дорога древних.

- И он ведёт от самой реки до вот этого креста? И что это за крест?

- Это кладбище древних.

- Ты говоришь так уверенно, словно ты там бывала, – он взглянул на казачку и обнял её за талию, чтобы не злилась больше.

- Бывала. Давно, с отцом, тогда там почти не встречались дарги, я несколько раз туда с отцом за козодоем ходила, и с мужем один раз была…

- С первым, - догадался инженер, поглядывая на казачку.

- С ним.

- Он, как я погляжу, был у тебя геройский мужик.

- Лихой казак, - поправила она.

- Да, лихой казак, - согласился инженер и снова взглянул на карту, - кажется, тебе ещё раз придётся на те места поглядеть. Ну, если ты, конечно, согласишься мне помочь.

- Чего же не помочь, - сказала она, - помогу. Когда поедем?

Глава 35

Уже вечерело, уже было не жарко, на термометре меньше сорока, Горохов сел ужинать. Самара, как всегда, по-домашнему, в короткой прозрачной рубахе, уже ставила перед ним миску с печёным на камнях хлебом из кукурузы, как в палатку ворвался Баньковский и, что было для него нехарактерно, в руке он держал винтовку. Мало того, что влетел в палатку без приглашения, мало того, что взгляд у него был бешеный, так он ещё и орал:

- Калинин… Калинин! На нас напали!

Горохов ещё даже не до конца осознал смысла его слов, а Самара уже подавала ему пояс с револьвером, патронташ и обрез. Инженер взял у неё всё это, сразу надев пояс, стал быстро обуваться. А сам тем временем спрашивал у переминающегося с ноги на ногу от волнения Баньковского:

- Кто напал? На кого? Где?

Но Толик ответить не успел, на него рычала полуголая Самара:

- Выйди на улицу, варнак, одеться дай!

- Да, да…, - кивал он, побаиваясь взглянуть на неё. Вышел из-за полога, продолжал бубнить уже снаружи. – Человека, что вёз нам воду, порезали. Он весь в крови!

- Порезали? – инженер удивился: порезали, что за глупости, почему не застрелили? - Кто? – кричал Горохов, надевая пыльник и фуражку.

Он уже хотел выйти, но остановился, секунду подумал и схватил сумку с медикаментами.

- Не знаю, он толком ничего не говорит! – кричал инвестор всё так же взволнованно, почти истерично.

Горохов вышел из палатки:

- Хватит орать, не нагоняй страху на окружающих, говори спокойно и чётко: что с ним и где он.

И Баньковский сразу поволок его к тому месту, где раньше стояла вышка, а теперь стоял тягач, который приволок десятикубовую цистерну.

- Он весь в крови, руку ему порезали сильно, бок и голову, голова вся в крови… Он там, около тягача.

Это инженер уже и сам видел, вокруг раненого столпились люди. Он подошёл к людям, довольно бесцеремонно растолкав их. И увидел человека средних лет, который весь был перемазан кровью, он тяжело дышал. Его уложили на грязный брезент, который становился ещё грязнее из-за крови, которая капала и капала из его руки, головы и левого бока. Было ещё светло, но Горохов рявкнул:

- Света мне!

Кто-то стал ему подсвечивать, и инженер осмотрел раны человека.

Порезали!? Да его не порезали, его, кажется, рубили!

Левая рука почти перерублена. Левый бок… Рассечение или прокол такой у него… Голова посечена… Несколько глубоких рассечений, а с правой стороны рассечение такое глубокое, что череп видно через кожу. Горохов быстро раскрывает сумку. Первым делом нужно остановить кровь. Он сразу находит нужный шприц. Но прежде, чем начать, он находит глазами буровика.

- Дячин, сливай пока воду из цистерны, Баньковский его сейчас в город повезёт.

Быстрый и умелый укол, он остановит кровотечение, тут же в руке Горохова появляется второй шприц, это обезболивающее. Иначе все остальные процедуры бедолага может не пережить.

Теперь он достаёт большой тюбик с биогелем, встряхивая его. Инженер не торопится, ждёт, пока подействует обезболивающая инъекция. Всё смотрят на него, уже и Самара тут, принесла воду, готова помогать. Наконец Горохов начинает заливать ужасные раны биогелем. Это вещество очень дорогое, но он не экономит его, а обезболивающее ещё не совсем работает, особенно это было заметно, когда он ввёл трубку тюбика в глубокую рану на груди раненого. Всё, тюбик был пуст, а руки Горохова были все чёрные от засохшей крови. Он снова лезет в сумку и достаёт оттуда медицинский степлер. Теперь раненый уже ничего не чувствует, и инженер ловко, не хуже какого-нибудь медработника и не боясь проступающей из ран крови, стягивает края самых глубоких ран и зашпиливает их степлером. Когда он занялся большой раной на голове пациента, только тогда он спросил:

- Ну, дружище, говорить можете? – теперь, когда кровь уже из ран не текла, инженер достал из сумки ещё один шприц.

- Что… Что? Я? – с трудом отвечал раненый.

- Ты, ты, рассказывай, кто это тебя так? – спрашивал Горохов, загоняя иглу в бедро раненого. – Это не дарги, их тут нет, не казаки, они нас вообще тут охранять должны, и