Шрифт:
Закладка:
Как приятно встретить среди сонных, трусливых баранов к жадных, тупых волков — упругую человечью энергию, неуклонное стремление к цели сквозь трясину всякой глупости, пошлости и жадности! Сидел он, поп, у меня сегодня, читали мы с ним книжку Мадзини, восторгался поп и говорил мне, подмигивая: «А? Человек-то? Что есть лучше человека? Ничего нет, государь мой! Так и знайте — ничего нет! И другим поведайте — нет ничего, что было бы лучше человека в мире сем!»
Кривой сапожник придерживается такого же мнения. Боюсь, что они и меня обратят в свою веру. Вещь — возможная, как полагаете?
Ну — всего доброго, всего хорошего! Бодрости духа желаю Вам и всем хорошим людям. Мне хочется ходить по улицам, и по торжищам, и в храмы и — кричать людишкам: «Будьте тверды! Имейте мужество сопротивляться! Будьте тверды!»
Ей-богу!
219
СМОЛЕНСКОМУ ОБЩЕСТВУ КНИГОПЕЧАТНИКОВ
25 или 26 июня [8 и 9 июля] 1902, Арзамас.
Благодарю вас, господа! По совести окажу — быть удостоенным выбора в члены общества рабочих людей считаю великой честью для себя. По мере возможности постараюсь быть полезным вам. Желаю от души всего вам доброго.
220
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
14 или 15 [27 или 28] июля 1902, Арзамас.
Я был уверен, что Вы хвораете, — так оно и есть. Это видно ив писем, хотя Вы и молчите. Жить летом в Петербурге, безвыездно, да еще так работать, как Вы, — это занятие едва ли безвредное и даже, пожалуй, похожее на медленное самоубийство. Крайне обрадован Вашим обещанием приехать сюда. С каким я Вас попом познакомлю!
Леонид выразил твердое намерение вступить товарищем в «Знание» — помогите ему в этом, поскорее. Он говорит, чтоб я внес за него пай, — разумеется, я согласен.
Ваше отношение к вопросу о посвящении пьесы Вам позволяет мне выпустить ее из печати с посвящением. Вам это безразлично, я знаю, мне же — очень важно. Во всяком месте — Арзамас это или «Знание» — мне хочется как можно глубже пустить корни; путем посвящения пьесы Вам я тоже пускаю корни, ибо уверен, что кое-кого это посвящение сделает скромнее. Хотя бы О. Попову или Фальборка.
За Ваш отзыв о пьесе — сердечное спасибо, это очень ценно для меня. Хотя Вы все же относитесь ко мне пристрастно. В пьесе много лишних людей и нет некоторых — необходимых — мыслей, а речь Сатина о человеке-правде бледна. Однако — кроме Сатина — ее некому сказать, и лучше, ярче оказать — он не может. Уже и так эта речь чуждо звучит его языку. Но — ни черта не поделаешь!
Присланный Вами экземпляр — исправив — я пошлю Немировичу[-Данченко], для окончательной отделки Вы привезите мне еще один. Осенью, во время репетиции, Леонид сделает снимки с актеров и декорации. Посылаю театру кучу фотографий и рисунки декорации. Позадержу все это, — может — Вы приедете. Мне хотелось бы, чтоб Вы посмотрели все это.
Крепко жму руку. Очень я беспокоился за Вас, да и теперь боюсь, что Вы ляжете в постель.
300 и 500 по двум записям подтверждаю — уплатите.
Не знаете — контора послала книги в Балаганск? И мне Сореля.
Крепко жму руку.
221
А. П. ЧЕХОВУ
Между 17 и 25 июля [30 июля и 7 августа] 1902 Арзамас.
Дорогой друг Антон Павлович!
Прочитав пьесу, пожалуйста, возвратите мне ее поскорее, ибо я еще должен кое-что поправить.
Очень хочется быть на репетициях, прошу Вл[адимира] Ив[ановича] и Кон[стантина] Сер[геевича] похлопотать об этом у моск[овского] ген[ерал]-губернатора.
Очень кланяюсь Ольге Леонардовне и крайне опечален ее болезнью. Я так рассчитываю на нее, хорошо бы, если б она взялась играть Василису!
Прочитав, Вы сообщите, — кроме того, как найдете пьесу, — и о том, кому бы, по Вашему мнению, — кого играть.
Крепко жму руку!
У меня Алексин.
Славный это парень, как жаль, что Вы мало знаете его! Хорошая душа!
Вот что: сапожник из села Борисполя, Полтавской губернии, просит Вас прислать ему книжку Вашу, в которой напечатан рассказ «Хамелеон». Он, сидя в вагоне, слышал, как публика, читавшая этот рассказ и другие, — хвалила Ваши произведения, и вот, не зная Вашего адреса, написал мне, чтобы я попросил Вас послать ему книжку и Ваш портрет. Бедный он, большая семья. Пошлите ему, а?
Книжки, данные Вами мне, я отдал Татариновой переплести и до сей поры не могу получить, несмотря на письма, телеграммы и прочее.
Чорт знает что такое!
222
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
24 или 25 июля [6 или 7 августа] 1902, Арзамас.
Дорогой друг!
Посылаю пьесу, больше ничего делать с ней не буду, хотя, когда начнете печатать, — пришлите корректуры. Надоела она мне порядочно, и за чтение ее я принялся с большой неохотой, тем более, что здесь был Алексин, пел, озорничал и — говорит — ежедневно посылал Вам телеграммы от моего имени. Если он действительно делал это — написанному в телеграммах не верьте. Славный он зверь, этот Алексин, ей-богу! Вчера он, жена с Максимом и Тихомиров, артист Художественного театра, уехали кататься по Волге, до Самары.
Тихомиров — режиссер. Он дал мне слово, что в сентябре пришлет снимки для «Мещан», а на генеральной «Ночлежки» сделает все снимки для нее. Он, несомненно, сделает это, парень серьезный.
Длинное письмо Ваше прочитал, и мне сделалось стыдно. Тревожил я Вас из уверенности — не рассеянной Вашим письмом — что Вы нездоровы. Несмотря на то, что Вы не жалуетесь, — бытие Ваше все-таки довольно каторжный характер имеет.
Первого августа сюда приедет Скиталец. Говорят, что сей муж отчаянно пьет и
