Шрифт:
Закладка:
Интересно мне знать — Вы читаете мои письма или не Вы? Сообщите, чтобы я в случае, если имеются другие читатели, — мог своевременно повысить стиль сообразно их вкусам.
Вместе с этим посылаю письмо в контору, прошу выслать книг, пожалуйста, сделайте это поскорее.
И пришлите лично мне экземпляра два Горького — без «Мещан», три — Скитальца, один — Чирикова. Засим — Вы хотели достать мне Уэвеля «Историю индукт[ивных] наук», и не достанете ли Грове — «Соотношение физ[ических] сил»? Этим летом я обязан кое-что прочитать по естествознанию, к чему очень расположен. Нужно мне еще Кирхнера «Очерк истории философии» — я затрудняю Вас всем этим? Увы, такова моя особенность — затруднять всех деловых людей. Жена еще не приехала. Живу я с Верой Николавной, и очень хорошо живу, — тихо, чудесно! Великолепная вещь одиночество! Хотя внутренно — несмотря на мою общительность, часто принимающую форму разнузданности, — я почти всегда одинок, но в данном случае я имею редкую для меня возможность наслаждаться одиночеством внешним.
В Нижнем — ужасные творятся вещи! Страшные дела! Пойманы и посажены в тюрьму отвратительные преступники, политические агитаторы, рррреволюционеры, числом двое, сыновья гравера Свердлова — наконец-то! Теперь — порядок восторжествует и — Россия спасена! Я рад за старика Мещерского и за всех людей, искренно любящих Россию, порядок, ордена и прочие штучки. Преступники изловлены 6-го мая, во время демонстрации, на улице. Раскаялись. Плакали! Старшему из них уже 15 лет, а младшему 13. Третий брат их — 6 годов — еще в тюрьму не посажен. Четвертый сейчас сидит у меня и — хохочет, нераскаянная душа! Этот самый старый — 18 лет.
Ну, до свидания! […] Нет, каково это почтенное русское общество, равнодушно взирающее на иродово избиение младенцев? Своих — его — детей! В ниж[егородской] тюрьме свыше полсотни молодежи. Голодали три дня, протестуя против действий начал[ьства] тюр[ьмы].
Вообще — творится что-то отвратительное. И все, что творится, создает в молодой и юной России — неизбежно создаст! — гнев и месть. Вы увидите, каких людей создадут эти годы и как дорого заплатят за них, со временем, олухи и болваны, ныне исправляющие должности властью облеченных людей.
207
А. М. РЕМИЗОВУ
21 мая [3 июня] 1902, Арзамас.
21 мая 1902 года.
Милостивый государь,
Алексей Михайлович!
Произведение Ваше я внимательно прочитал. Не сердитесь — очень оно мне не понравилось. Похоже на истерические вопли, и не думаю, чтобы способствовало оно подъему духа человеческого на должную, для борьбы за жизнь, высоту. А начальству даже удовольствие может доставить: «Ишь, мол, как мы тебя прижали! Кричишь?» Нет, не нравится мне это.
А языком Вы ловко владеете.
Готовый к услугам
Арзамас, Нижегородский.
208
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
21 или 22 мая [3 или 4 июня] 1902, Арзамас.
№ 4.
Будь я князем независимого княжества Арзамасского — я предложил бы Вам портфели министра финансов и иностранных дел в княжестве моем, — вот что пришло мне в голову, когда я прочитал письмо к Смирнову. Собственно говоря, Вы и теперь фактически занимаете оба эти поста, но теперь — сфера действий узка, а тогда — задали бы мы с Вами питерцам и другим народам, Арзамасу враждебным! Нет, серьезно, — письмо оглушительное, и Вы, дядя, аппарат изумительно строгий. Я никогда — ни до, ни после смерти — не хотел бы получить от Вас столь внушительную ноту. И в то же время я — завидую — серьезно говорю! — если б я мог писать так спокойно, ясно и увесисто! Но — сколько времени, столь дорогого Вам, отнимают у Вас мои дела и как мне это неловко, нехорошо!
Я — источник неприятностей для знакомых и друзей моих, — это факт. Это — неприятная для меня и для них правда, которую все чаще и решительнее подтверждают события. Вы посмотрите: у Алексина и у кумы произведены обыски — подумайте, у Сашки Алексина, невинного, яко херувим, у кумы, чистой, как институтка! Серж Скирмунт — арестован, жена Сулера — тоже, да теперь и сам Лев, наверное. Я думаю, что это начальство свирепствует все из-за меня, все ищет оснований для законности изгнания моего из Академии, как будто в России нужны еще какие-нибудь законы, кроме желаний начальства! И чего они миндальничают, и чего канитель разводят! Действовали бы без оснований — как всегда — одним скандалом больше, одним меньше — не все ли равно?
Начал работать. Когда я писал «Мещан», меня арестовали на 3-м акте. Теперь я как раз пишу третий акт. Здесь — хорошо, но — жарко. И если начальство действительно заботится обо мне, оно, наверное, подвинет меня на несколько градусов к северу. В ожидании сего приятного случая остаюсь уважающий и крепко любящий Вас
Сообщите о получении фотографии, писем и книг. Прилагаю расписки.
209
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
26 или 27 мая [8 или 9 июня] 1902, Арзамас.
№ 6.
Рассказы Полилова высылаю обратно. Решительно высказываюсь против издания их «Знанием». Он — бездарен, по-моему. В рассказах — нет содержания, нет знания жизни, ума — вообще они ни к чорту не годятся. И мне не нравится история Полилова с театром «Фарс», — если Полилов, судившийся с Горин-Горяиновым, и автор рассказов — одно лицо.
Все книги — получил. Особенное, душевное спасибо за Уэвеля и Грове. А как — этюды? Если рамы готовы к ним — пришлите, пожалуйста, ибо — скучно сидеть в комнате с голыми стенами.
У меня вышло очень неприятное столкновение с местным приставом Даниловым. Он явился ко мне и стал спрашивать, кто у меня в гостях? Я сказал, что, если ему нужно это знать, — пусть он обратится в гостиницу, где остановился гость, а ко мне он не имеет права являться с подобными вопросами.
Тогда сей храбрый муж весьма грубо и нахально объявил мне, что он имеет право входить в мою квартиру во всякое время дня и ночи, что он будет, когда ему понадобится, производить у меня обыски и т. д.
Затем — ушел, а через несколько минут под окнами у меня явился полицейский, который бесцеремонно стал заглядывать в комнаты. Когда гость вышел, полицейский, подойдя к нему, заявил, что его требует к себе пристав.
